— Когда? Ибо ваши заявления противоречат друг другу.

Скедони молчал. Винченцо думал: является ли это молчание свидетельством его невиновности или это раскаяние?

— Из ваших показаний следует, — продолжал допрос судья, — что неблагодарность проявили вы, а не ваш обвинитель, поскольку его утешения были искренними, а вы не отплатили ему тем же. Вы хотите еще что-нибудь сказать?

Скедони продолжал молчать.

— Это единственное ваше объяснение? — настаивал судья.

Скедони кивнул. Судья обратился к монаху.

— Мне нечего сказать, — ответил тот со злым ехидством. — Обвиняемый сам все сказал.

— Из этого следует, что он сказал правду, когда утверждал, что вы монах монастыря Святого Духа в Неаполе?

— Вам, святые отцы, лучше самим ответить на этот вопрос, — с достоинством ответил монах.

Винченцо слушал все это со странным волнением.

Судья поднялся со своего стула:

— В таком случае я отвечаю: вы не являетесь монахом неаполитанского монастыря.

— Ваш ответ, — понизив голос, сказал главный судья, — означает, что вы считаете Скедони виновным во всех выдвинутых против него обвинениях.

Он произнес это так тихо, что Винченцо едва расслышал. Его встревожило это утверждение главного инквизитора. Он не сделал бы его, основываясь на одних предположениях.

Винченцо помнил, что встречал монаха именно в окрестностях монастыря Святого Духа, так что заявление Скедони, что этот незнакомец — монах именно этого монастыря, вполне обоснованно.

— Ваши показания не во всем достоверны, — сказал судья, обращаясь к Скедони. — Тот, кто выдвинул обвинения против вас, не является монахом из Неаполя. Он слуга священной инквизиции. Поэтому ваши последующие показания также вызывают у нас подозрения.

— Слуга инквизиции! — воскликнул ошеломленный Скедони. — Святой отец, может ли это быть? Но я не обманывал вас, я говорил правду, поверьте мне. Но если у вас нет доверия к моим словам, спросите юного синьора ди Вивальди, сколько раз он его встречал в Неаполе в одежде монаха.

— Да, я видел его на развалинах крепости Палуцци в окрестностях Неаполя, — подтвердил Винченцо, не дожидаясь, когда судья задаст ему вопрос. — Я встречал его там не раз и при обстоятельствах не менее странных, чем сейчас. В ответ на мою откровенность, отец Скедони, я хотел бы услышать от вас столь же откровенные ответы на вопросы, которые буду просить суд задать вам. Как вам стало известно, что я часто встречал этого монаха на развалинах крепости? Не способствовали ли вы сами этим встречам?

Однако эти вопросы, хотя они и были заданы как бы от имени суда, остались без ответа. Скедони молчал.

— Получается, что обвинитель и обвиняемый были соучастниками, — бросил реплику главный судья.

С ним, однако, поспешил не согласиться член суда, ведущий заседание. Он заметил, что Скедони прибег к помощи Винченцо лишь от отчаяния. Юношу поразила такая непредвзятость суждений судьи.

— Святой отец, пусть, по-вашему, мы соучастники, — обратился Скедони к главному инквизитору, поклонившись. — Можно назвать нас и так, но прежде всего мы были друзьями. Поскольку мне следует в моих же интересах пролить свет на некоторые обстоятельства, я могу признаться, что этот человек иногда выполнял мои поручения.

Так, например, он помогал мне охранять честь и покой семьи ди Вивальди, одной из самых известных и уважаемых семей Неаполя. Здесь, святой отец, находится наследник этого знатного рода, сын маркиза ди Вивальди. — Он указал на Винченцо.

Юноша был потрясен таким признанием Скедони, хотя давно подозревал его во многом. Теперь роль монаха из крепости Палуцци становилась ему ясной. Это он оклеветал Эллену перед его отцом, он был послушным орудием в руках его матери и тщеславного Скедони. Последнего он считал виновным в доносе на него и похищении Эллены.

Забыв о всякой осторожности, Винченцо, изложив все это суду, заявил, что считает Скедони виновником своего ареста и ареста Эллены ди Розальба. Он попросил суд потребовать от Скедони назвать мотивы его злокозненных действий.

Главный инквизитор, пообещав, что суд учтет его заявление, потребовал продолжить заседание.

Обращаясь к Скедони, судья заявил:

— На основании ваших последних показаний у нас уже сложилось представление о вашей бескорыстной дружбе и взаимном доверии. Поэтому у суда больше нет к вам вопросов. Теперь суд намерен обратиться к вам, отец Никола ди Зампари. — Судья посмотрел на монаха. — Чем вы можете подтвердить ваши обвинения? Какие у вас есть доказательства, что тот, кто называет себя отцом Скедони, на самом деле является графом ди Бруно, а также как вы докажете, что он убийца своего брата и своей жены? Отвечайте.

— На ваш первый вопрос я отвечу так: он сам мне признался в том, что он граф ди Бруно. На последний же ответит этот кинжал. Он и есть доказательство совершенных убийств. Его передал мне перед своей смертью раскаявшийся убийца, которого граф ди Бруно нанял для совершения преступлений, — уверенно ответил монах.

— Тем не менее это еще не доказательство, а лишь ваши утверждения, — вмешался главный судья. — Ваше первое заявление исключает доверие ко второму. Если, как вы заявили, Скедони сам признался вам, что он граф ди Бруно, то, следовательно, вы были ему близким человеком, иначе он не доверил бы вам сокровенную тайну. А если вы были его другом, вы бы не заставили нас поверить в ваш рассказ о кинжале. Независимо от того, правда это или ложь, но лично вам можно предъявить обвинение в предательстве.

Винченцо снова удивило беспристрастие судей.

— Вот мое доказательство, — промолвил монах и вытащил лист бумаги. По его словам, это было письменное признание убийцы. Оно было заверено одним римским священником и самим монахом три недели назад. Священник жив, и его можно вызвать в суд.

Суд тут же принял постановление завтра вечером вызвать священника в качестве свидетеля и заслушать его. После этого заседание суда было продолжено.

— Никола ди Зампари, если вы располагаете таким бесспорным доказательством вины Скедони в виде этого письма, зачем вам для обличения графа ди Бруно понадобилось вызывать в суд отца Ансальдо? Признание умирающего убийцы гораздо весомее любых других доказательств.

— Я просил вызвать в суд отца Ансальдо для того, чтобы доказать, что Скедони и граф ди Бруно одно лицо. Признание убийцы убедительно доказывает, что Скедони — организатор убийств, но отнюдь не то, что он граф ди Бруно.

— Замечание принимается, — вмешался главный судья, не давая монаху продолжить. — Но вы, Никола ди Зампари, не были до конца откровенны… Откуда вам известно, что Скедони — это тот человек, который исповедовался у отца Ансальдо в канун праздника святого Марко?

— Святой отец, именно об этом я собирался говорить, — быстро сказал монах. — Я сопровождал Скедони в канун дня святого Марко в церковь Санта-Мария-дель-Пианто, именно в тот день и в тот час. Скедони говорил мне, что хочет исповедаться. Я заметил, как он был взволнован, как его мучило сознание какой-то тяжкой вины. Иногда отдельные странные слова слетали с его уст, и этим он выдавал себя. Я простился с ним у ворот церкви. Скедони принадлежал в то время к ордену белых братьев и был одет так, как описал отец Ансальдо. Несколько недель спустя он покинул этот орден, причина этого мне неизвестна, хотя я и сам об этом не раз подумывал. Он ушел в монастырь Святого Духа, куда вскоре ушел и я.