— Все, что вы рассказали, — заметил главный инквизитор, — ничего еще не доказывает. В этот день и в этот же час в церкви могли исповедоваться и другие братья того же ордена.

— Но это достаточная презумпция доказательства, — заметил судья. — Святой отец, мы должны основываться не только на доказательствах, но и на вероятности их.

— Вероятности как таковые, — парировал главный судья, — могут свидетельствовать против человека, обронившего в момент аффекта неосторожное слово.

«И это говорит судья инквизиции, — подумал изумленный Винченцо. — Какое беспристрастие!» Слезы радости навернулись у него на глаза. Наивный юноша глядел на судей, испытывая гордость и умиление. «Подумать только, это суд инквизиции!»

Судья так и не пожелал согласиться с мнением главного судьи и, по всему видно, был разочарован либерализмом высшего начальства.

— Есть ли у вас еще какие-либо доказательства того, что отец Скедони и есть тот самый человек, который исповедовался у отца Ансальдо?

— Есть, святой отец, — резко ответил монах. — Я ожидал Скедони у церкви, как мы и договорились.

Но он вышел из церкви значительно скорее, чем я предполагал. Он был сам не свой, таким я его еще никогда не видел. Он, не останавливаясь, быстро прошел мимо меня, хотя я окликнул его. В церкви был шум и суматоха, а когда я попробовал войти туда, чтобы узнать, что произошло, передо мной закрыли дверь и вход в церковь был прекращен. До меня потом дошли слухи, что все это произошло из-за одной исповеди. Говорили, что главный исповедник, отец Ансальдо, во время исповеди в ужасе покинул исповедальню и велел найти и задержать монаха в белой сутане, который исповедовался ему. Это происшествие, святые отцы, наделало тогда много шуму. Я заподозрил, что виновником этого переполоха был Скедони. Когда на следующий день я спросил Скедони, почему он так внезапно покинул церковь Кающихся Грешников, его рассказ был уклончив, а с меня он взял обещание — о, как неосторожен я был! — никому не говорить об этом. Здесь я уже понял, что не ошибся в своих предположениях.

— Он вам тоже исповедовался? — спросил главный судья.

— Нет, святой отец. Я догадался, что это о нем шла речь в церкви, но об исповеди его я не знал. О преступлениях я узнал, лишь услышав признание убийцы. Мне стало понятно, почему Скедони хотел, чтобы я участвовал во всех делах.

— Вы сейчас представились как монах монастыря Святого Духа в Неаполе и близкий друг отца Скедони, с которым вас связывает многолетняя дружба. С того момента, как вы опровергли это, прошло едва полтора часа.

— Я опроверг то, что я монах из Неаполя, — согласился Никола ди Зампари. — За подтверждением этого я обратился к судье. Он сказал мне, что я слуга инквизиции.

Главный судья с удивлением повернулся к судье, ожидая объяснений. Некоторые члены суда сделали то же самое, другие же предпочли благоразумно держать мнение при себе. Судья встал.

— Отец Никола ди Зампари сказал правду, — заявил он. — Несколько недель назад он вступил в наше священное братство. Свидетельство его монастыря в Неаполе подтверждает это и позволяет ему присутствовать здесь.

— Странно, что вы не сообщили нам это раньше, — недовольно проворчал главный судья.

— Святой отец, у меня были на то причины. Если вы вспомните, здесь тогда присутствовал обвиняемый.

— Понимаю, — согласился главный судья, — однако не одобряю и не вижу необходимости в том, чтобы поддержать все уловки, к которым прибегает Никола ди Зампари, чтобы скрыть свою личность. Но об этом мы еще поговорим с вами.

— Я все вам объясню, — ответил судья.

— Итак, — заключил главный судья, повысив голос, — Никола ди Зампари был другом и доверенным лицом отца Скедони, которого он сейчас обвиняет. Его обвинения, разумеется, предвзяты, и нам предстоит установить их достоверность. Возникает также немаловажный вопрос: почему эти обвинения не были выдвинуты раньше?

Лицо монаха просияло от предвкушения чего-то, и он поспешил заявить:

— Высокочтимый святой отец, как только я узнал о них, я тут же решил сообщить об этом. Прошло совсем немного времени с тех пор, как убийца сделал признание. За это время я узнал, что в тюрьме томится синьор Винченцо ди Вивальди, и сразу понял, кто заточил его туда. Я хорошо знал обоих, чтобы понять, кто из них невинная жертва. У меня было две причины, чтобы привлечь к суду Скедони: я хотел освободить невинного и покарать преступника. Я думаю, что ответил на вопрос, почему из друга Скедони я превратился в его врага. Мною руководило чувство справедливости, а отнюдь не злоба.

Главный судья улыбнулся, но вопросов более не задавал. Заседание закончилось тем, что Скедони был заключен в камеру до выяснения его вины. Что касается смерти его жены, то суд ограничился пока его собственным признанием на исповеди. Этого было вполне достаточно для приговора, однако никак не могло удовлетворить главного судью, который требовал полных доказательств по каждому обвинению.

Скедони, прежде чем покинуть залу суда, почтительно поклонился суду. Был ли он уверен в своей невиновности или испытывал тревогу, но он ничем не выказал своего состояния. Он был спокоен и держался с достоинством. Винченцо, в течение заседания убедившийся в преступности его деяний, более не испытывал сомнений. Его тоже отвели в темницу, и на этом заседание суда было объявлено закрытым.

Да, сердцу Глостера кровоточить

Из-за греха, какого не избыть…

И в смертный час да явится ему

Твой мстящий образ.

Уильям Коллинз

Вечером, когда должен был состояться суд над Скедони, Винченцо тоже был доставлен в залу суда. Он сразу же заметил, как изменилась обстановка, — все было торжественней, и в зале было более многолюдно, чем накануне. Судьи были в мантиях и головных уборах. Лица их были еще более грозны и суровы. Все присутствующие в зале — слуги инквизиции, свидетели, обвиняемые — были в черном. Единственным светлым пятном на фоне темных стен были светильники и факелы в руках стражи у дверей и в дальних углах залы. Все это представляло собой довольно мрачную и зловещую картину.

Винченцо хорошо был виден подиум, где восседали судьи, и вся зала. Факелы в руках стражи на ступенях, ведущих к подиуму, отбрасывали красный свет на лица трех главных судей, делая их вид еще более устрашающим. Винченцо даже отвернулся в испуге.

Рядом с обвиняемым сидели свидетели — отец Ансальдо и отец Никола ди Зампари, на которого юноша не мог теперь смотреть без страха, как на существо из потустороннего мира. Когда были названы имена свидетелей, то Винченцо тоже оказался среди них. Юноша удивился, ибо его показания были повторением того, что рассказал ему монах, и, по сути, никакого значения для суда, при присутствии самого ди Зампари, не имели.

Как только имя Винченцо было названо и он встал, из глубины залы послышался истошный крик:

— Это мой господин, мой дорогой господин! Пустите меня к нему!