роман, на мой взгляд, заставляет советских людей насторожиться, быть бдительными по отношению коварных действий идеологических диверсий империализма. Заставляет советских людей не забывать того, что мы живем в мире острейшей классовой борьбы, невиданного обострения всех ее форм.

Возникает еще один вопрос — нужна ли такая практика, когда письма такого характера без всяких комментариев, оценок рассылаются на ознакомление Секретарей ЦК и членов Политбюро. В каждом таком письме, как правило, высказывается личная точка зрения определенных людей. Вряд ли это помогает делу, тем более в спорных, невыясненных вопросах.

Возможно, было бы целесообразнее, чтобы подобные письма рассылались после квалифицированного, партийного разбора тех или иных произведений. Для этого в ЦК есть отделы, которые располагают квалифицированными кадрами. Они, а не группка людей, болезненно воспринимающих все, что делается в интересах укрепления общества, дисциплины, порядка и т. п. в нем, должны информировать Секретарей ЦК».

Голиков выразил недовольство распоряжением секретаря ЦК Петра Демичева ознакомить с письмом, которое написал Эрнст Генри, руководителей партии. Петр Нилович считался в аппарате либералом. Демичев даже писал диссертацию о европейской философии ХIХ века в Высшей партийной школе, но работа осталась незавершенной, поскольку секретарю ЦК не пристало защищаться в подведомственном учреждении. Благообразный, с пышной шевелюрой и в модных очках, Демичев не был злым или коварным. Как шутили в те времена, зло делал только по необходимости. Демичев говорил ровно и спокойно, был мягок в общении с людьми, мог выступать без бумажки, производил впечатление почти интеллигентного человека.

Среди подчиненных Демичева в отделах культуры и пропаганды ЦК сидели куда более жесткие, если не сказать сильные, аппаратчики. «В отделе культуры, — вспоминал сам Петр Нилович, — кое-кто из скрытых сталинистов поговаривал о неразборчивости в некоторых контактах с творческой интеллигенцией. Но после того, как я в моем кабинете проговорил с Солженицыным более трех часов, разговоры прекратились. Обвинить меня в неразборчивости никто не захотел».

Для идеологического чиновника Петр Нилович был слишком мягок. Это раздражало сталинистов, скрытых и откровенных.

Брежнев на записке написал: «т. Голикову. Прочёл — до возвращения иметь у себя».

Михаил Александрович Шолохов 11 ноября 1969 года тоже написал Брежневу в защиту Кочетова: «По литературным делам мне хотелось бы сказать об одном: сейчас вокруг романа Вс. Кочетова „Чего же ты хочешь?“ идут споры, разногласия. Мне кажется, что не надо ударять по Кочетову. Он попытался сделать важное и нужное дело, приемом памфлета разоблачая проникновение в наше общество идеологических диверсантов. Не всегда написанное им в романе — на должном уровне, но нападать сегодня на Кочетова вряд ли полезно для нашего дела. Я пишу об этом потому, что уже находятся охотники обвинить Кочетова во всех грехах, а — по моему мнению — это будет несправедливо».

Брежнев переправил его письмо своему старшему помощнику: «т. Цуканову Г. Э. Иметь у себя». (Георгий Эммануилович Цуканов, инженер по специальности, был старшим — неформально — помощником Брежнева. Он был практиком, здравомыслящим человеком и недолюбливал идеологических подручных генсека. Во всяком случае в аппарате отзывались о нем с уважением, а о Голикове совсем наоборот — пренебрежительно.)

Леонид Ильич в своей манере принял соломоново решение: о романе Кочетова прессе велено было молчать. Ни одно книжное издательство в Москве его не напечатало. Издали только в Белоруссии, где в ту пору действовало кондовое идеологическое начальство. Редактор издательства «Беларусь» Михаил Наумович Герчик из Минска приехал в столицу. Его встретил водитель и привез к Кочетову на дачу в подмосковный писательский поселок Переделкино. Гостя сразу пригласили позавтракать. Михаил Герчик с удовольствием вспоминал: «Через всю большую комнату тянулся длинный стол, обставленный стульями, за ним могло свободно уместиться человек двадцать. Накрыто было в торце у стены. Хозяин сел в центре, меня усадили по правую руку, Вера Алексеевна, симпатичная моложавая женщина, железной рукой руководившая журналом, пока муж писал свои романы, села по левую.

Господи, Боже мой, и чего там только не было, на этом столе! Икра черная и красная в хрустальных вазочках, осетрина и буженина, ветчина и охотничьи колбаски, украшенные зелеными листиками салата, свежие краснобокие помидоры и пупырчатые огурцы (это в середине января!), апельсины и тяжелые гроздья янтарного винограда…

Всеволод Анисимович подтолкнул ко мне тележку на колесиках, уставленную бутылками.

— Наливайте и пейте, что угодно. Простите, компании составить не могу, по утрам работаю.

Девица в кокетливом переднике с оборочками поставила передо мной тарелку».

С работой опытный редактор справился за пару дней. Перед отъездом не удержался:

— Спасибо, Всеволод Анисимович. Если позволите, я хотел бы вам задать один вопрос. Боюсь, он вам не понравится… ну, что ж, можете не отвечать.

Он откинулся в своем кресле, прищурился.

— Спрашивайте.

— Вот вы в этом романе, да и во всех своих книгах яростно боретесь с врагами социализма, защищаете интересы рабочих и крестьян, беспощадно корчуете буржуазные замашки у части нашей молодежи. Как совместить вашу принципиальную позицию со всей этой роскошью: дачей, машиной, прислугой, со всем, что вас окружает?

Он пожевал тонкими губами и ответил, опершись о край стола и подавшись вперед, ко мне:

— Видите ли, Михаил Наумович, мои книги приносят государству больше прибыли, чем крупный завод или целый сельскохозяйственный район. К тому же я занимаюсь большой и ответственной партийной работой. Поэтому совершенно нормально, что государство окружает меня и таких, как я, особой заботой и вниманием. Чтобы я мог отдавать все силы не поискам куска хлеба, а борьбе за торжество нашего дела. Да и какая у нас прислуга — два-три человека. Мы с Верой Алексеевной уже не молоды, без посторонней помощи нам не управиться. Придет время… а я уверен, оно обязательно придет, и в таком же достатке будут жить все советские люди.

И минский редактор не дрогнувшей рукой сочинил издательскую аннотацию: «Новый роман Всеволода Кочетова посвящен борьбе с тлетворным влиянием буржуазной пропаганды, с теми, кто под личиной туристов, всякого рода „исследователей“ русской старины стремится привнести в наше общество чуждую ему идеологию, „навести мосты“, „демонтировать“, взорвать коммунизм изнутри. Писатель показывает, как в непрестанной и трудной битве идей советские люди дают решительный отпор всем, кто пытается посягнуть на завоевания Советской власти».

Сергей Сергеевич Смирнов, который первым рассказал о героической обороне Брестской крепости и был