Прошла еще неделя другая, и, как и было записано в последних резолюциях, состоялось два торжественных мероприятия, на которых я был безусловным именинником. Я не протестовал. Это было даже забавно. Во первых, на фасаде нашего дома при изрядном стечении публики и в присутствии телевизионщиков была укреплена тяжелая бронзовая доска, на которой был отчеканен мой гордый профиль. Во вторых, в главном зале Шатрового Дворца, в глубине дальней диорамы, по согласованию со мной, было выбрано скромное местечко среди скульптурной группы древних зодчих. Там смонтировали фигуру Народного Архитектора. Я уже не иронизировал. Я принимал поздравления. На обоих мероприятиях присутствовали почти все наши. В том числе Наташа, Альга и Майя. Майя вслед за другими чмокала меня в щеку, но сразу после протокольных церемоний прощалась и исчезала. У нее были вечные неотложные дела. Не меньше прежнего, она продолжала хлопотать вокруг Пансиона, а кроме того, как мне рассказывала Мама, стала проявлять интерес и к делам России. Насколько я понимал, у Майи появились планы насчет расширения попечительской деятельности, и в этом сказывалось определенное влияние Мамы, которая всячески пыталась привлечь внимание дочери к идеям России. Якобы при поддержке России можно добиться увеличения числа воспитанников и в перспективе создать в Деревне даже целое детское поселение — своеобразный прототип детского мегаполиса.

Странное двойственное чувство появлялось у меня в минуты наших коротких и всегда прилюдных встреч с Майей. Окончательного разговора и выяснения отношений у нас так и не состоялось. Иногда у меня было такое ощущение, что между нами вообще не существует никаких отношений и что я ее безнадежно упускаю. То она разговаривала со мной как ни в чем не бывало, шутила. То вдруг в ее взгляде появлялось что то отстраненное — как будто она напрочь обо мне забыла и с головой погружена в свои дела. А еще немного погодя вспыхивал какой то огонек, который словно говорил, что нет, она ни на минуту не забывала обо мне, о своей власти надо мной и что то, что между нами — это уж дело ясное, решенное… Тогда мне действительно казалось, что мы уже обо всем договорились, что все решено, и нам не о чем договариваться. В такие мгновения почему то было неловко встречаться с ней взглядом, как будто не только она, но и окружающие знали о наших отношениях и обсуждали нас, словно мы были женихом и невестой, и глупо было делать из этого тайну.

Но главная особенность моей теперешней жизни состояла в том, что я находился под постоянной и интимной опекой Мамы, которая, наподобие свахи, с неослабевающей и необычайной энергией осуществляла посредничество между своей дочерью и мной. Я практически ежедневно и даже два раза на дню встречался (должен был встречаться) с Мамой в ее офисе в Москве, а каждые выходные непременно приезжал в Деревню. Не скрою, разговоры с Мамой с глазу на глаз, обсуждение того, что было для меня самым сокровенным, доставляло мне своеобразное удовольствие, разжигало фантазию и сделалось остро необходимым в качестве взбадривающего средства, так как было подтверждением того, что наше дело действительно движется к желанной развязке.

Во время этих встреч я прежде всего спешил выспросить у Мамы о том, что говорила и делала за это время Майя. Ребячлив и нетерпелив я был до идиотизма. Впрочем, Мама и сама, не дожидаясь моих расспросов, принималась обстоятельно и аккуратно обо всем докладывать — словно считала своим первейшим долгом представить мне полный отчет, чтобы уж потом я не ссылался на свою неосведомленность. Это и понятно, поскольку жизнь и интересы ее дочери должны были слиться с моей жизнью и моими интересами.

Буквально по минутам она описывала то, что происходило накануне, считая, что теперь, в качестве «жениха», я имею полное право, и даже обязан, знать все подробности жизни ее дочери. Как Майя проснулась, как позавтракала, как обворожительно мило выглядела этим утром, сколько женственности и плавности было в ее движениях, как она надела свои любимые голубые джинсы и серебристый джемпер и отправилась по делам… Делам, которыми занималась Майя, в наших с Мамой разговорах придавалось особое значение. О них Мама имела самую подробнейшую информацию от дяди Володи. Ему вменялось в первейшую обязанностью докладывать о каждой мелочи. Так я узнавал о продолжающихся строительных работах в Деревне, связанных с обустройством Пансиона, о сметах, материалах, рабочих заданиях и прочей рутине. Майя управлялась с похвальным проворством, до сих пор ни на йоту не утратив своего энтузиазма. Направляемая дядей Володей, она, судя по всему, самым серьезным образом изучала различные педагогические теории и анализировала исторический опыт создания разного рода закрытых учебно воспитательных заведений. Предметом ее особой и постоянной заботы стало расширение числа маленьких пансионеров. Целиком разделяя на этот счет мнение Папы и Мамы, она стремилась подбирать их исключительно из нашего ближайшего или, по крайней мере, ближнего окружения. Для этого она без устали объезжала потенциальных кандидатов и агитировала родителей в пользу нововведения с Пансионом, организовывала специальные собеседования и встречи. Мама с гордостью сообщала мне, что в ней обнаружились недюжинные организаторские способности, что она обладает также даром убеждения и умеет поставить и вести практическое дело.

Дополнительную основательность идее Пансиона добавила шумная деятельность России. Мама втолковывала мне, что теперь Пансион перестал быть частным делом нескольких наших семей, и очень удачно вписался в общую идеологию «возрождения и объединения». На наших глазах и благодаря нашим собственным усилиям закладывался фундамент нового государственного порядка и очерчивался круг новой элиты. Стало быть, самое время позаботиться о том, чтобы этот круг стал сплоченным, имел наилучшие перспективы даже в самом отдаленном будущем. Один из действенных способов решения этой проблемы — позаботиться о том, чтобы наши дети росли в благополучной среде, воспитывались соответствующим образом, а главное, чтобы у них была общая жизнь. С этим трудно было спорить, но я не спешил соглашаться, поскольку прекрасно понимал, что это приведет к тому, что я вынужден буду согласиться и с тем, что моего Александра нужно таки отправить в Деревню.

Постепенно «детская» тема выделилась в отдельную. Она возникала не только в уединенных разговорах с Мамой, но и в присутствии Наташи. Этому были свои причины. И не только вытекавшие из нашей семейной ситуации. Дело в том, что в последнее время заметно увеличилось число желающих пристроить детей на постоянное жительство в Деревню. Объяснялось это не только энергичной деятельностью Майи и даже не тем, что идея с Пансионом вписывалась в какую то там модную идеологию. К этому подвела сама жизнь…

С некоторых пор стало очевидно, что в школах, в том числе самых престижных колледжах, обстановка резко ухудшилась. Среди родителей даже появился специальный термин «плохие мальчики», то есть особый разряд детей, через которых и распространялось дурное влияние. В привилегированных колледжах не было, конечно, того ужасающего положения вещей, как в обычных городских школах, давно и явно находившихся под «патронажем» и контролем тех или иных бандитских группировок и вообще местной мафии. Муниципальная милицейская охрана, размещенная в школах, содержалась главным образом для проформы и могла оказаться полезной разве что в случаях открытых горячих конфликтов с массовыми беспорядками, стрельбой и т. д. Впрочем, на этот случай имелись и многочисленные армейские блокпосты. Но ни служба безопасности, ни тем более учителя не могли противостоять тому невидимому и всепроникающему влиянию, которое с некоторых пор стало распространяться на детей. Я имею в виду ту скрытую систему взаимоотношений, которая, словно некий потусторонний мир, втягивавший в себя детей. Я и не заметил, как это явление разрослось до масштабов опасного кризиса.