Настал черед лазерной хирургии. Мешки под глазами убрали, и Бадди снял ненавистные очки в роговой оправе. Кто бы мог подумать, что Бадди еще и тщеславен? Ему нравилось совершенствовать свое тело — только, пожалуйста, без физических усилий с его стороны. Оттянув кожу у себя на щеке или обвисшую плоть чуть повыше локтя, Бадди заявлял: «От этого надо избавиться». Одна косметическая процедура за другой — имплантация волос, липосакция («всего две-три кварты жира» с бедер), подкожные инъекции от морщин. Его пугали, что в шприце может оказаться инфекция, а он сказал:

— Что ж вы заранее не предупредили? Я бы принес свой с кухни отеля.

— Меня обметало, — ни с того ни с сего заявлял Бадди, подразумевая герпес. Мизинчика герпес нисколько не смущал, она только плечами пожимала, слушая мужа. Это Бадди нравилось, он даже восхищался ее отвагой, пока не заподозрил, что она сама заразилась еще в те времена, когда была танцовщицей.

Ленивый, прожорливый, Бадди плевать хотел на все медицинские рекомендации — дескать, надо меньше есть и пить. Он быстро набирал вес, так что усиленное газоотделение стало единственным последствием кишечного шунтирования. Курс инъекций так и не довели до конца, морщины вернулись и даже сделались глубже. Врачи стращали его операцией на открытом сердце.

Дышал Бадди с трудом, но ему не надоедало повторять одну и ту же шутку. Когда он, задыхаясь и давясь собственным языком, просил: «Не смешите меня!» — и его спрашивали: «Легкие плохо работают?» — он неизменно отвечал: «Нет, трудные!»

Полостная операция на легких (доктор Миядзава как раз начал делать себе имя на этой хирургической процедуре) предусматривала целый день в операционной: легкое (для начала одно) вскроют и выпотрошат словно рыбу, осушат, удалят губчатое вещество, тогда внутренние поры откроются и произойдет обновление тканей. Полежав в больнице, Бадди вернется домой, будет делать зарядку, позабудет о спиртном, и дышать станет легче. Спустя какое-то время займутся и вторым легким.

Мизинчику в этом сценарии отводилась важная роль. Она отвезет Бадди на операцию и останется при нем в больничной палате — ухаживать, носить ему из гостиницы угощение от Пи-Ви и близко не подпускать детей. С ее помощью Бадди выкарабкается. Никому из родных он больше не доверял, положившись исключительно на Мизинчика. И тем не менее, когда она в очередной раз повторяла: «Я присматривать за тобой», — Бадди бормотал: «Этого-то я и боюсь!»

Тяжелая болезнь переворачивает отношения, меняет расстановку сил: пациент превращается в младенца, вся полнота власти переходит к тому, кто о нем заботится. Жизнь Бадди радикально изменилась, будущее скрывал туман. Теперь он стал беззащитным пленником. Мизинчик была ему сиделкой, матерью, надсмотрщиком.

Выпивая в отеле, Бадди похвалялся, как он заживет с новыми легкими: поедет посмотреть на Большой Каньон, слетает на карнавал в Рио, Рождество проведет в Сан-Франциско. В этих планах Мизинчик не значилась. Бадди подумывал снова наведаться в Манилу и найти другую жену. Потому-то и понадобилось срочно чистить легкие: выздоровев, встав на ноги, он сможет дать Мизинчику отставку. Нет, он не утверждал, что терпеть не может супругу, он говорил: «Она не прижилась», — словно неудачно выбрал себе питомца в зоомагазине.

В день операции я заехал в больницу. Женщина в справочной сказала мне:

— Посетители не допускаются.

— Так худо?

Она нажала несколько кнопок на клавиатуре компьютера и ответила:

— Нет, все в порядке, но семья просила оградить.

— Я член семьи.

— Его семья с ним в палате.

«Семья» Бадди сводилась к Мизинчику. Я представил себе анестезию, шепотки хирургов, яркие лампы, Бадди, бессильно распростертого на койке, и Мизинчика, командующую парадом. Настал его черед бояться, как бы она не впала в ярость.

Я не слишком-то рвался к нему. Больница, застревающая в ноздрях вонь болезней, распада слишком явно напоминают о нашей смертной природе. Бадди побывал на краю гибели, но он твердо вознамерился выжить. Я догадывался, что он боится, как бы Мизинчик его не бросила, хотя сам собирался бросить ее. К счастью, она не знала, что полостная операция — это первый шаг к разводу.

Доктор Миядзава считал операцию успешной, но перед выпиской пришел в палату и дал Бадди и Мизинчику подробные наставления.

— Эта процедура не принесет желанного результата, если вы не будете укреплять легкие. — Врач объяснил Мизинчику, какую диету должен соблюдать Бадди, и предписал ему определенные упражнения: — Беговая дорожка. Глубокое дыхание. Заставьте сердце потрудиться. И ни в коем случае не пить.

Бадди усердно кивал головой, Мизинчик тоже. Внимая врачу, они выглядели точь-в-точь как дети, когда старшие читают им мораль, — да они и были детьми. Услышав «Ни в коем случае не пить», Бадди тут же захотел хлебнуть, а Мизинчик стала его соучастницей.

— Только по одной, чтобы отметить, — сказал Бадди, едва добравшись до дому. Мизинчик тут же налила ему рюмочку, потому что боялась — во всяком случае, так думал Бадди. У водки был резкий вкус, словно у сильнодействующего лекарства.

Разумеется, она боялась его — в этом Бадди не сомневался. И все же он стремился избавиться от нее, именно потому, что отчаянно в ней нуждался. Как можно считать операцию успешной, если без Мизинчика не обойтись? А она сидела над ним и хмуро выполняла все распоряжения:

— Дай мне еще рюмочку, совсем малюсенькую!

— Я могу дышать, — заявил Бадди, хотя воспоминания об операции были еще так свежи и всепоглощающи, что он мог только дышать, и ничего более. В изумлении озирая словно бы обновленный мир, Бадди отваживался строить планы. Он будет жить. Так выпьем же за это!

Мизинчик зловеще, двусмысленно твердила:

— Я присматривать за тобой!

Легкие Бадди наполнялись воздухом без прежних усилий. Воздух — это надежда. Пациент говорил:

— Я скоро поправляюсь.

Операция оказалась чудовищно жестокой. Предыдущие процедуры отнюдь не подготовили Бадди к такому испытанию. Чтобы вскрыть грудную клетку, пришлось выпилить четыре ребра, сделать надрез длиной в полтора фута. Как только закончилось действие анестезии, Бадди закашлялся, и ему показалось, что бока у него вот-вот треснут. Над ним склонились немые инопланетяне в масках и белых шапочках. Один протянул Бадди большого плюшевого мишку и посоветовал держаться за него. Когда Бадди научился сидеть, ему велели дуть в пластиковую трубочку, внутри которой находился шарик — если Бадди дул достаточно сильно, маленький пластиковый шарик поднимался к верхнему концу трубки. Его хвалили за усердие, но после упражнений он кашлял еще сильнее, извергая из легких зловещего вида кусочки запекшейся крови и омертвевших тканей. Тем не менее Бадди выжил, почувствовал себя новым человеком, и теперь ему требовалось преобразовать весь мир вокруг, чтобы тот воскрес вместе с ним. Едва вернувшись домой, Бадди вознамерился строить другой дом, покруче. Открыто, в присутствии Мизинчика, он похвалялся, что скоро разведется с ней, отошлет ее со всеми родственниками обратно в Манилу, а сам найдет себе серфингисточку, кокосовую принцессочку. Он купил новый «БМВ». И тут же: