«Все будет хорошо, мамочка?» - испуганно спрашивала Тома.

«Все будет отлично», - врала ей я.

Вместо «Долго и счастливо» получилось «быстро и печально».

Вместо «Любимая» на языке вертелось «Дура».

Вместо «мы» стоило привыкать снова говорить «я».

- Мам, - протянула Тома, но я не стала ее слушать.

- Давай, милая, осторожно перепрыгни лужу, а то туфли запачкаешь.

Странно, но на свои туфли я при этом не смотрела. Единственное что радовало, я в принципе додумалась их обуть. Потому что с пальто этот фокус не прокатил. Только на улице, стоя перед рестораном, я поняла, что черное кашемировое пальто, купленное специально для этого дня, осталось дома.

И черт с ним. Мне все равно не было холодно. Жар тугими волнами растекался по телу, накатывая вновь и вновь. Наверное, у меня температура. Или горячечный бред. Потому что первый, кого я увидела, оказался Тимур.

Я дернулась вперед, тащя за собой Тому, толкнула кого-то, перешагнула через клумбу, раздвигала локтями толпу людей, чтобы через секунду столкнуться с… каким-то лысым мужиком. Не моим, чьим-то чужим.

- Простите, - он вежливо протянул мне сигарету, думая, что именно за ней я так мчалась через весь двор.

Я автоматически взяла и сжала ее в руке, так крепко, что на асфальт упало несколько лепестков табака.

Ну вот, теперь и руки будут плохо пахнуть.

- Мам, пошли внутрь, тут холодно.

Голос Томы вернул меня обратно в реальность. Паршивую, но другой у меня больше нет.

Зато есть это.

Огромный ресторан за городом. Отец закрыл его только под наш банкет, чтобы никто посторонний, включая журналистов, не смог прийти. Это было особое пожелание свекра. Нечего злить простой народ тем, как развлекаются люди у власти. Собственную репутацию Савранский берег пуще Кощея. Ни единой фотографии с тарталеткой с черной белужьей икрой не должно была просочиться в прессу. Достаточно тех с утреннего приема в клинике, которые мы разрешили снять. Настоящий прием настоящих больных начнется только завтра, и об этом уже в интернете не напишут. Как не напишут и о нашем скромном ужине с шампанским, салютом и Лепсом в качестве приглашенной звезды.

Ненавижу Лепса. И все остальное тоже ненавижу.

Прикрыв глаза, я досчитала до пяти. Хотела немного прийти в себя и только потом открывать тяжелую дубовую дверь, но меня опередили.

На входе стояли два работника в золотых ливреях и громко объявляли имя пришедшего. Один считывал его со скрученной в рулон бумаги, другой трубил в горн. Боже, какая пошлость…

И как не вписывается сюда Тимур. Что в сером костюме, что в черном, что в бриллиантовом в крапинку.

Просто потому что Тимур живой, а все эти… нет.

- Мам, ну ты даешь, - Никита, ждавший меня внизу, чмокнул меня в лоб и с удивлением осмотрел: - ты не заболела, не? А то на температуру похоже. Ну ладно, только ты давай, завязывай со своими диетами, а то на тебе лица нет. О, Томик гномик, вот ты красотка, Кардашьяны нервно плачут. Мам, пошли, у нас вип стол, там скучно и не наливают, короче полный отстой. - Он подхватил сестру на руки и понес вперед, оставляя меня одну. Через три шага Никита обернулся, чтобы убедиться, что я не потеряла их. – Ну, пошли же, все нас ждут. – И вспомнив что-то, он нахмурился: - А где наш лысый?

Я сжала челюсть. Подбородок дрогнул, и чтобы не заплакать пришлось прикусить себе нижнюю губу.

- Ну и ладно, ничего интересного он не пропустит. Потом в караоке Лепса споем, и то веселей будет.

Сын поднимался по лестнице, одной рукой придерживая Тамару, второй меня. И я была благодарна ему за это. Если не Никита, я бы уже давно упала.

- Настасья, - пропела мама, когда увидела меня с детьми.

Она сделала знак официанту, тот расправил перед моим блюдом салфетку и отодвинул стул. Судя по близкому расположению к сцене, у нас и правда были вип места. Когда начнется программа, мне достаточно просто протянуть руку, чтобы потрепать Григория Викторовича по щеке – наш стол стоял впереди остальных и очень выбивался из ровного ряда таких же круглых столов.

Я поздоровалась с мамой, папой, похвалила платье бабушки. Вопреки дресс коду она разумеется надела красное. Сдержанно улыбнулась свекру и села рядом с Савранским, ведь именно там стояла моя карточка. Свободный стул и открытку с именем Тимур (да, просто Тимур, без фамилии) кто-то молча унес из зала. Странно, но меня даже не спросили, придет ли он вообще? Будто никто на самом деле его здесь не ждал.

- Выглядишь звездой, - мама доверительно накрыла мою руку своей. – Тебе очень идет худоба, не вздумай набрать обратно.

- Хорошо мам, заведу себе глистов, чтобы держать стабильный вес тебе на радость.

- Не зубоскаль, - она натянуто улыбнулась, как какая-нибудь Жаклин Кеннеди. – Кстати. Где твой кавалер?

- Заболел.

- Как жаль, - она округлила глаза и нахмурилась, - надеюсь это не заразно?

- Нет, мам, не заразно.

Тяжело дыша, я откинулась на спинку кресла больше похожего на трон. Официант налил в бокал что-то искристое, но не алкогольное. Очередная предосторожность свекра – никто из семьи не должен был сегодня пить. Он не хотел даже случайных фото, которые могли бы его скомпроментировать.

- Я уговорил папу заменить лимонад на шампанское, - шепнул мне на ухо Савранский, - в Германии гонят такое, что не отличишь от настоящего, только что по голове не долбит.

Муж весело щебетал о радостях безработной жизни. О Германии, из которой он вчера вернулся. О политике. О кино. Я слушала, но не слышала, что именно он говорит, потому что все слова сливались в какую-то бесформенную кашу.

‍Господи, кто это? Что это? Зачем все это?

- Кешенька, - над столом прозвенел мамин веселый голос, - расскажи Насте, как ты купил этот костюм. Настасья, это такая уморительная история, ну просто прелесть!

Она выразительно посмотрела на меня, мол, лицо попроще сделай. Партия сказала «прелесть», космосом ответил «есть»! Но я только сильнее нахмурилась.

Савранский отложил вилку и принялся вспоминать, как гулял по Мюнхену и набрел на одну швейную мастерскую старого Гусатава. Судя по приклеенной улыбке мамы, и одобрительно покачивающейся голове свекра, эту историю они слышали не в первый раз.

Что-то про трудности перевода, что-то про недопонимание, что-то про шесть тысяч евро вместо шестиста. Наверное, в этом и был весь цимес, потому