Ее подозрения подтвердились однажды поздней ночью, когда она проснулась в своей постели в общей спальне оттого, что кто-то зажал ей рот рукой. Девушки часто исчезали из гарема, и больше о них никогда ничего не слышали — судя по слухам, они становились жертвами опалы или ревности. Куда исчезали эти несчастные девушки — не знал никто, более того — даже не пытался узнать. Катарину вынесли из спальни под взглядами девушек, притворявшихся спящими в страхе, что их постигнет та же участь, если заметят, что они что-то видели.

Но, как только они оказались снаружи при свете луны, евнух поставил ее на землю и жестом велел молчать, показывая, чтобы она следовала за ним.

Он отвел ее в покои, располагавшиеся в отдельном крыле гарема, где жили только высокопоставленные наложницы, роскошь которых поразила Катарину. Она еще никогда не видела ничего более роскошного, чем это внутренние покои с прекрасными коврами, гобеленами и золотой мебелью. Кто бы ни жил здесь, у этой женщины были богатство и власть.

А потом Катарина увидела ее — молодую женщину ненамного старше себя, стройную и красивую, одетую в переливчатые малиновые шелка, расшитые золотом.

— Мир тебе, — с улыбкой сказала молодая женщина. — Пожалуйста, сними чадру.

Катарина выполнила столь вежливое повеление.

— И шапочку, — последовал еще один приказ, хотя он больше напоминал просьбу, и Катарина сняла маленькую, похожую на коробочку, шапочку, скрывавшую уложенные в красивую прическу волосы. Наложница минуту разглядывала их, а потом мило засмеялась:

— Кажется, что ты носишь на голове желтую шапочку!

Катарина вспыхнула. Все девушки дразнили ее за это. Они любили слушать ее рассказы о том, как она переодевалась в мальчика и красила волосы, чтобы стать похожей на египтянина. Но самым ужасным было то, что теперь волосы отросли и у корней были ее собственного золотого цвета, но длинные локоны по-прежнему оставались грязновато-бурыми.

— Мой евнух сказал мне, что ты была блондинкой, — сказала молодая женщина. Она протянула руку. — Присаживайся, пожалуйста. — Потом махнула слугам, чтобы те налили в крошечные чашки кофе, к которому Катарина не привыкла до сих пор.

— Я наблюдала за тобой, — сказала ее загадочная хозяйка. — Точнее, за тобой наблюдал мой евнух, а потом мне докладывал. — Она с изяществом отпила глоток. — Ты не присоединилась ни к одной клике. Говорят, что нет ни одной наложницы, которая могла бы похвастаться тем, что ты у нее в руках. А это кое-что говорит о твоем характере, ибо кое-кто из них бывает весьма убедителен, вербует сторонниц. Ты живешь сама по себе, что довольно большая редкость для гарема.

Она говорила на арабском, которым Катарина овладела уже достаточно хорошо за эти месяцы; она понимала, о чем говорит хозяйка покоев, и легко могла объясняться на нем сама.

— Чего желает от меня Сафия? — спросила она. Катарина знала, что оттоманские султаны не женились уже веками, но любимые наложницы могли возвыситься до совершенно особого положения, и, ввиду отсутствия более подходящего титула, к фавориткам почтительно обращались «султанша».

Молодая женщина поправила ее:

— Я не султанша. Я вторая любимая жена султана. Меня зовут Асмахан, и я вызвала тебя сюда, чтобы попросить об услуге.

Катарина тут же насторожилась.

— Об услуге, госпожа?

Голос Асмахан был нежен и сладок:

— Восемь лет назад меня похитили из моего дома в Самарканде и продали во дворец султана. Так же, как и ты, я стала пленницей этого гарема, и мой удел — жить здесь до конца моих дней. Но мне повезло: меня выбрали и султан провел со мной ночь. И я — слава Аллаху! — забеременела. Все девять месяцев меня холили, лелеяли и ухаживали за мной, и ждали, кого же я рожу — мальчика или девочку. Если бы это оказалась девочка, ее воспитывали бы в гареме и готовили к браку по политическим соображениям. А вот если мальчик…

Катарине уже приходилось слышать, что у султана был сын от любимой наложницы. Асмахан завидовал весь гарем.

— Султан, должно быть, очень счастлив, — ответила Катарина, не зная, что еще можно сказать по такому случаю, и не понимая, какую услугу она может оказать столь могущественной женщине.

— Да. Он обожает нашего сына. Порой Бюльбюля на несколько дней забирают в покои султана. — Она задумчиво сделала еще один глоток.

Катарина ждала.

Асмахан подалась вперед и напряженным голосом сказала:

— Султанша тоже беременна. Ты, конечно же, знаешь об этом?

Катарине хотелось ответить, что в этом дворце даже волос не может упасть с головы так, чтобы об этом не узнали все.

— Я слышала, — сказала она. Султанша Сафия была самой влиятельной женщиной Оттоманской Империи, потому что только ее снова и снова приглашали в спальню султана.

— Это уже не первая ее беременность, — продолжала Асмахан, понизив голос чуть ли не до шепота. Катарина представила, как тысячи невидимых глаз наблюдают за ними и сотни невидимых ушей прильнули к стенам, завешанным коврами. — Предыдущие беременности либо заканчивались выкидышами, либо она рожала девочек. Но астрологи утверждают, что на этот раз будет сын. Ты знаешь, что произошло с другими женщинами, которые беременели от султана?

Катарина слышала эти байки. Всего несколько недель назад одну несчастную, которая была уже на пятом месяце беременности, вызвали в покои султанши Сафии, и больше ее с тех пор никто не видел. Говорили, что Сафия ударила девушку ногой в живот, отчего у той случился выкидыш, погибли оба — и мать, и ребенок.

— Султанша всеми способами пытается освободить дорогу для своего собственного ребенка. Мне повезло, и я действовала с умом. Когда подошло время, я попросила султана предоставить мне его личных лекарей. У Сафии не было возможности достать меня и моего ребенка. Я знаю, что она ненавидит моего сына. Но даже у нее не хватит наглости убрать его. Но, как только она родит сына, моего она устранит на законных основаниях.

— Она убьет его? — спросила Катарина.

— Хорошо бы, если так! Если султанша родит сына, моего маленького Бюльбюля ожидает гораздо более страшная участь. — Асмахан стрельнула глазами по сторонам, хоть они по-прежнему оставались одни. — Во дворце есть комната, которая называется Клеткой. Это очень маленькая комнатка, расположенная в конце длинного коридора. Двери и окна там наглухо забиты, нет никакой связи с окружающим миром. В ней живут турецкие принцы, которым не позволяют наследовать трон. Их воспитывают в абсолютной изоляции глухонемые слуги, — обычно через несколько лет, как правило, они сходят с ума.

— Какое варварство! Зачем же так поступать с ними?

— Согласно турецкому закону, сын, который наследует трон, должен устранить своих братьев. Но при этом он не должен проливать кровь. Так что их удел — пожизненное заключение в Клетке. Вот что ждет моего Бюльбюля, если султанша родит сына.

— Я не понимаю, госпожа. Ведь ваш сын родился раньше.