Речь шла о трагедии Княжнина «Вадим Новгородский», написанной одновременно с книгой Радищева в 1789 году. В ней главный герой поднимает восстание против призванного править на Руси варяга Рюрика. Потерпев поражение, Вадим предпочел смерть жизни под властью самодержца. Что ни говори, а посчитать пьесу опасной у Екатерины II были основания. Особенно в условиях, когда во Франции полыхал якобинский террор, а в январе 1793 года был казнен Людовик XVI.

На следующий день императрица сама выговорила Дашковой: «Что я вам сделала, что вы распространяете произведения, опасные для меня и моей власти?» Что дало Екатерине II право винить княгиню? С момента ареста Радищева прошло четыре года, сменился круг действующих лиц при дворе. И все же наша героиня сама объединила события 1790 и 1794 годов. Видимо, в сознании мемуаристки они были связаны, вытекали одно из другого.

Будучи главой Российской академии и крестной матерью «Словаря», Дашкова самое пристальное внимание обращала на так называемых «молодых авторов», от которых ждала очищения и развития русского языка в соответствии с выработанными нормами. Среди них Радищев уже с 1770-х годов занимал не последнее место. Так, он поддерживал тесные контакты с издателем и просветителем Н.И. Новиковым в петербургский период его жизни. В 1772 году в новиковеком журнале «Живописец» был помещен «Отрывок путешествия в *** И*** Т***» — первоначальный набросок одной из глав уже тогда задуманного «Путешествия из Петербурга в Москву»{831}. В 1784 году в Северную столицу перебралась группа бывших московских студентов. Они решили устроить на новом месте литературное объединение. Так возникло Общество друзей словесных наук, где Радищев, благодаря высокому посту и финансовым средствам, занял исключительное положение. Общество издавало журнал «Беседующий гражданин», Радищев брал на себя заботу о прохождении публикуемых текстов через цензуру{832}. Он же устроил подписку на журнал через книгопродавца Мейснера, который одновременно служил у него под началом мелким таможенным чиновником{833}.

Дашкова назвала Радищева «молодым человеком», хотя в 1790 году тому исполнился 41 год. Он родился в 1749 году и был всего на шесть лет младше княгини. Кроме того, Радищев занимал весьма высокий (и доходный) административный пост сначала заместителя, затем начальника Петербургской таможни. Был хорошо известен при дворе, где начинал карьеру еще пажом. Затем за личный счет государыни обучался в Лейпцигском университете. Пользовался доверием и покровительством Александра Воронцова, по его протекции получил из рук императрицы орден Святого Владимира.

Таким образом, Радищев никак не мог быть для Дашковой просто «молодым писателем», имя которого она впервые услышала в академии. Напротив, он, что называется, входил в «свой круг» близких друзей семейства Воронцовых. Тот факт, что под пристальным взглядом главы Российской академии оказалось «Житие Федора Ушакова», говорил об определенном статусе писателя. Он стал тем, на кого обращали внимание.

Мысли Радищева показались княгине «опасные по нашему времени». Не для печати им уже была написана ода «Вольность».

Ликуйте, склепанны народы,

Се право мщенное природы

На плаху возвести царя.

Это была уже не оппозиционность, а революционность. От таких строк Дашкова могла бы вздрогнуть.

При этом писатель продолжал служить, ходил в немалых чинах и не чурался покровительства одного из высочайших чиновников. О финансовых делах графа Радищев знал, быть может, лучше других. После ареста подчиненного Воронцов очень внимательно отнесся к судьбе документов Петербургской таможни. Значительная часть бумаг хранилась у президента Коммерц-коллегии дома, в частности около ста дел, относящихся непосредственно к работе Радищева. Уходя в бессрочный отпуск, перетекший в 1792 году в отставку, Александр Романович предусмотрительно увез архив с собой из Петербурга в имение Андреевское под Владимиром. И сколько бы впоследствии к нему ни обращались с просьбой о возвращении нужных бумаг, документы продолжали числиться «недосланными»{834}.

Летом 1790 года Северную столицу покинула и княгиня Дашкова. Она застала лишь начало скандала с книгой Радищева, а о развязке дела узнала из письма брата в Троицком. В июле писатель был приговорен к смертной казни через отсечение головы. Но 4 сентября императрица заменила смертную казнь на десятилетнюю ссылку в Сибирь. Буквально на следующий день Воронцов передал в крепость 300 рублей на покупку для узника теплой одежды и обуви. Радищева повезли в ссылку закованным «в железа», но Александр Романович добился снятия кандалов. Петербургские сплетники не ошибались, говоря, что граф шлет вслед своему бывшему подчиненному целые обозы. Все годы пребывания писателя в ссылке Воронцов оказывал ему солидную по тем временам финансовую помощь. Сначала посылал по 500 рублей ежегодно. Затем, когда Радищев женился на сестре своей покойной супруги Елизавете Васильевне Рубановской и у них родился ребенок, сумма увеличилась до 800 рублей. С появлением на свет второго малыша — до тысячи рублей{835}.

Заметим: благодеяния посыпались на ссыльного писателя именно после смягчения приговора, когда стало ясно, что он рассказал и о чем умолчал. А до того, во время следствия, Воронцов залег на дно, не посещал придворных церемоний, обедов, праздников, сказавшись больным, перестал появляться в Совете. Недоброжелатели обвиняли Александра Романовича чуть ли не в соавторстве с Радищевым или во всяком случае в подстрекательстве к написанию крамольной книги. Понадобилось заступничество Безбородко, уверившего государыню, будто граф узнал о «Путешествии…» позже других{836}.

Сам Воронцов тяжело переживал произошедшее. Пока Радищев находился в крепости, он писал своему брату Семену в Лондон: «Я только что потерял, правда, в гражданском смысле, человека, пользовавшегося уважением двора и обладавшего наилучшими способностями для государственной службы… Он выпустил книгу под названием “Путешествие из Петербурга в Москву”. Это произведение якобы имело тон Мирабо и всех бешеных Франции»{837}.

Если это письмо не предназначалось графом специально для перлюстрации, то оно свидетельствует о том, что книга Радищева оказалась для Воронцова полной неожиданностью. Настораживает одна деталь. «Путешествие…» было подарено автором своему покровителю незадолго до ареста, и Александр Романович советовал подчиненному принести повинную.

Из внутренней переписки Воронцовых следует, что и Дашкова, вопреки словам в мемуарах, была знакома с «Путешествием…». Брату о книге она высказывалась куда откровеннее, называя ее «набатом революции». Граф в запальчивости возражал: «Если такая шалость оказывается достойной смертной казни, то каким образом должно наказывать настоящих преступников?»{838}