Я покачал головой.

– Не в этом дело. Бедняга Деметриос очень любил редкие игры, всякие японские шахматы, исландские шашки. А сейчас кто-то вмешался в нашу игру и начал сбивать фигуры бильярдным кием. Ты – редкая сволочь, Даниэль, но у меня никого не осталось в этом мире. Постарайся, чтоб хотя бы тебя не прикончили!

– О-о! – ничуть не обиделся он. – Хорошо сказано, Рич! Мне кажется, это может быть началом прекрасной дружбы. Но ты ошибаешься, у тебя полно доброжелателей. Да! Куда больше, чем ты думаешь. Пойдем, есть дело.

Белый контур остался за спиной, и мне сразу же стало легче. «Обе наши тени слились тогда в одну, обнявшись, мы застыли у любви в плену. Каждый прохожий знал про нас, что мы вдвоем в последний раз…»

Прощай, Лили Марлен!

– Рич! Рич! – на этот раз за локоть взяли меня. – Ты хоть смотри, куда идешь. Да! Свалишься в море, и лови тебя потом… Кстати, ты не боишься оставлять свою гурию в компании с этим русским?

Вначале я не понял, потом улыбнулся.

– Боюсь, и даже очень. Но, думаю, майор сумеет за себя постоять. В крайнем случае, убежит.

Впереди была черная громада волнореза. Мы возвращались к «Текоре», и я невольно замедлил шаг.

– Она неотразима! – вздохнул неунывающий Прюдом. – Эти восточные женщины! Пэри!.. Где бы встретить такую? О-о-о! Действительно, Рич, как ты ее нашел?

Я покосился на этого жизнелюбца.

– Придется подарить тебе картинку, друг Даниэль. Поглядишь на нее – и узнаешь все ответы. Только не испугайся.

Он заморгал, не понимая, но пояснять я не стал. «Текора»! Темный силуэт у причала, маленькие фигурки возле трапа, несколько авто, негромкий шум голосов. Как не хотелось возвращаться!

Кажется, Прюдом научился читать мысли. Остановился, покрутил головой.

– Все это не слишком весело, Рич. Понимаю! Я бы отправил тебя прямиком в гостиницу, а еще лучше – в больницу, к приличному врачу. Да! Но ты должен обязательно увидеть… Понимаешь, на «Текоре» были еще пассажиры.

– И что? – ничуть не удивился я. – Когда наступают последние времена, ад разверзается.

Друг Даниэль быстро перекрестился

– Не говори так, Рич! Даже если это, прости Дева Святая, правда. Не смей! Слышишь?

Желтый электрический свет, темные окна, портрет носатого генерала на стене, серая туша сейфа в углу, неистребимый запах пыли.

– Сюда, господин комиссар. Проходите, мсье Грай! Только не шумите.

…Она сидела за пустым казенным столом. Длиннополое темное пальто, нелепая круглая шапочка с вуалью, маленькая сумка. На краю столешницы – две черные перчатки. На нас не смотрела. Глаза закрыты, голова свесилась на грудь.

– Сомлела, – сержант с пшеничными усами негромко прокашлялся. – Странная мадемуазель, словно и не в себе. Паспорт американский, правильный, а визы нет. Мы ей кофе предложили, но мадемуазель отказалась.

Я не слушал. Не слышал. Хотелось закрыть глаза, шагнуть в спасительную тьму.

Прюдом взглянул нерешительно:

– Рич! Ты сам? Или лучше мне?

Не дождавшись ответа, провел ладонью по усам. Приосанился, шагнул к столу:

– Добрый вечер, дорогая мадемуазель Анади! Позвольте от имени французской колониальной администрации приветствовать вас в нашей славной Эль-Джадире!

– Меня зовут Адель Натали Дассин, – негромко проговорила она, не открывая глаз. – Я – гражданка США, прошу сообщить обо мне американскому консулу.

Даниэль обернулся, поманил, но я не сдвинулся с места. Комиссар поставил ближе стул, присел.

– Мадемуазель Анади… Простите, мисс Дассин. Здесь ваш знакомый, Ричард Грай, я его позвал. Да! Анади, я привел дядю Рича!

Девушка открыла глаза, ударила злым взглядом.

– Зачем? Я не хочу его видеть. Не хочу!..

В последний миг Прюдом успел отскочить – вместе со стулом. Стол я отодвинул сам.

– А тебя никто об этом не спрашивает!

Cхватил за плечи, рывком поднял, встряхнул от души.

…Господи! Да она выше меня ростом!..

– Как ты оказалась на этом чертовом корабле? Как? Говори, а то я из тебя душу вытрясу! Говори!..

& не стала вырываться. Взглянула прямо в глаза, оскалилась.

– Какое тебе дело, Рич? Ты мне не сторож, а я для тебя – даже не дырка между ebljami. Надеюсь, когда ты умирал, тебе было так же больно, как и мне!

– Стойте! Стойте!..

Даниэль, каким-то чудом сумев оказаться между нами, толкнул меня в грудь, ударил кулаком о стол.

– Чтоб я такого больше не слышал! Ведите себя прилично, а то всех за решетку отправлю! Да!.. Мсье Грай, извольте вежливо поздороваться с нашей гостьей!..

Я поглядел на смешного усатого коротышку, подивился нелепости происходящего и вдруг понял, что серо-черный мир дает нам еще один шанс. Пусть призрачный, как и всё прочее в этой непредсказуемой Вселенной.

В мире Нуара нет места «хэппи энду». Но я не торопился увидеть последний кадр.

– Здравствуй, Адель. Ты выросла.

Она покорно кивнула, всхлипнула.

– Здравствуй, дядя Рич. А ты все такой же.

– Мне коньяк, – велел я бармену. – Девушке что-нибудь безалкогольное. Только не надо льда, холодно.

В этом заведении я еще не бывал. Похоже, открылись совсем недавно, все новенькое, словно только что отчеканенный «никель». Народу, несмотря на поздний час, немного, зато имелось большое черное пианино – и такой же большой негр при нем, тоже черный. Афроамериканец, скучая, лениво извлекал из-под клавиш нечто, весьма отдаленно напоминающее блюз.

Я кивнул &, уже успевшей устроиться за столиком, и подошел к музыканту. Тот поспешил одарить меня белозубой улыбкой на все тридцать два.

– Что желает послушать, мсье?

Акцент был чудовищный, равно как и звуки, издаваемые инструментом. Но выбирать было не из чего.

– Play it again, Sam! [61]

– О, са-а-р! – охотно откликнулся он, переходя на столь же чудовищный американский. – Если бы все, кто называет меня Сэмом, платили хотя бы по пять франков, са-а-ар! А еще лучше – долларов…

Я положил «десятку» прямо на клавиши. Негр расцвел, словно черная роза Техаса.

– Если я – Сэм, то са-а-ар наверняка желает послушать «As Time Goes By». Все, я вам скажу, прямо-таки помешались на этой «Касабланке».

– Угадали, – кивнул я. – Но не тот огрызок, что поют в фильме. Знаете полный вариант? Его исполнял Фрэнсис Уильямс в спектакле «Добро пожаловать».