– Мериптах, – сказал тихо человек, сидящий на стульчаке.

И тогда с усилием, как два валуна, поднял мальчик глаза на царя. Он узнал его – громадно-квадратная голова, выпуклые, под наплывом кожистых век глазные яблоки. Очень широкий рот и чуть намеченный подбородок. Это был тот же Апоп, но он же был и совершенно другой человек. Не в смысле, что двойник. К тому же это сидение на стульчаке…

– Я долго ждал тебя, мальчик, и уже перестал ждать почти. Я отправил многих людей на твои поиски и дал им много золота, но ты пришел сам.

Мериптах чуть вздохнул, понимая, что никогда не посмеет сказать змею, как оно было на самом деле. Но испражняющийся владыка все понял сам.

– Но я чувствую, что ты не стремился ко мне. Птахотеп ведь не по твоей просьбе прислал тебя сюда?

Все еще не имея сил говорить, мальчик просто отрицательно мотнул головой.

Верхняя губа громадного рта поднялась сразу в двух местах – так выражалось снисходительно-ироническое настроение змея.

– Жалкий интриган Птахотеп доставил тебя в Аварис силой? Нет, скорее обманом. Правильно? Поспешил отделаться. И тайно. Это как раз понятно. Когда бы Андаду сыскал тебя в храме Птаха или перехватил по дороге, верховному жрецу было бы не уйти от обвинения в нарушении царского приказа.

Апоп с удовольствием пошевелился на своем сиденье:

– Ты еще расскажешь мне, как ты попал к Птаху. Не умея сберечь тебя для храма, Птахотеп решил превратить тебя из обузы, которою ты стал для него, в услугу для меня. И ведь ничего не скажешь – превратил. Я презираю его, но сейчас ему благодарен. Он ведь мог просто убить тебя. Впрочем, не надо преувеличивать его добродушие. Я думаю, что Небамону было приказано прирезать тебя в крайнем случае. А что они тебе сказали? Что увозят из города, чтобы спрятать, да?

Мериптах кивнул:

Апоп хмыкнул.

– Ну, конечно, как иначе. Ты бы сбежал, узнав правду. Сбежал бы?

Тут Мериптах впервые сумел совладать с голосом.

– Да. – Неожиданно это слово прозвучало громко и твердо, почти вызывающе.

Царь медленно, ласково кивнул:

– Это меня не удивляет. Представляю, сколько тебе наговорили о страшном змее из дельты. Ведь в Мемфисе теперь все уверены, что я питаюсь сердцами детей, правда?

– Да.

Царь вдруг заметно погрустнел:

– Ты боишься меня… А если я скажу тебе, что не ем египетских детей, вообще никаких детей не ем, даже гусят, ты не перестанешь меня бояться?

– Нет.

– Но почему?!

– Ты убил моего отца.

– Да, я убил князя Бакенсети. Но ты, судя по всему, так и не понял, почему я это сделал.

Мериптах молча опустил взгляд в пол. Страх его не сделался меньше от вида бытовых картин и от непонятного царского тона. Скорее, наоборот, ему от этой размытости угрозы стало хуже. Как если бы к острой боли примешалась еще и тошнота.

– Все было видно и понятно, – прошептал Мериптах.

Слуги бесшумно покинули туалетную залу.

– Поверь мне, Мериптах, что бы тебе там ни показалось, я спасал тебя от княжеского меча. Он хотел убить тебя.

Мальчик осторожно глянул исподлобья. Апоп был уже завернут в кусок белой ткани. Он поджимал губы и теребил двумя пальцами кончик носа. Страшные, выкаченные глаза мокро, как бы плотоядно поблескивали. Он что-то высматривал в мальчике и не мог понять, почему тот так скудно реагирует на такие важные слова.

– Я, кажется, понял, в чем дело. Ты все еще боишься меня?

– Да, я боюсь тебя. Ты убил моего отца, и ты убьешь меня.

Апоп захохотал. Это было так поразительно и так кратко, что когда грохот стих, Мериптах долго был уверен, что ему послышалось. К тому же и царь сделался сразу после вспышки громогласного веселья предельно серьезен.

– Тебе нечего бояться. Я тебе не враг. Я понимаю, ты много страшного видел в последние дни, ты никому не веришь. Тебя обманывали, ты везде был чужой, хотя всем был нужен. Но теперь ты не должен бояться. Теперь ты дома. Я не сделаю тебе ничего плохого, наоборот, спасу тебя от любых бед и любых врагов. Нет в мире сейчас человека, который был бы в большей безопасности, чем ты.

Апоп позволил наступить молчанию. Настолько продолжительному, по его внутреннему подсчету, чтобы мальчик смог понять все сказанные ему слова.

– Ты веришь мне? – мягко, даже вкрадчиво, спросил царь.

– Но ты убил моего отца.

– Я не убивал твоего отца. Я убил князя Бакенсети, который собирался убить тебя. Князь Бакенсети не отец тебе.

Мериптах искоса поглядел на Апопа. Башня недоверчивого страха, столь прочно высившаяся во мраке маленькой души, не то чтобы покосилась, но подернулась каким-то смущающим туманом. Царь показал рукой в сторону дальней двери, не той, через которую мальчик попал сюда.

– Идем со мной. Я все тебе расскажу.

Это был тронный зал. И устроенный на сугубо египетский манер. На стенах сцены охоты на бегемотов и диких гусей, лодочные прогулки и сбор урожая, все в желто-лазоревой гамме. Единственное, в чем было отличие от привычных сюжетов дворцовых и храмовых картин – царь здесь нигде не совершал подношения и не получал благословения от какого-нибудь иного бога, кроме Сета. Рыжая голова того, кто коварно подстерег Озириса, виднелась и там, и там, и повсюду.

Мериптах остановился в центре зала, внутренне дрожа и пораженно вертя головой.

Апоп взошел на постамент и опустился в широкое кресло, густо покрытое золотой чешуей – змей вернулся в свою шкуру.

– Начну с самого начала. Ты не просто мальчик. Ты дитя Авариса, Мериптах. Драгоценное произведение этого великого города. Ты захочешь спросить, кто твои мать и отец. Обычно ответа на этот вопрос никто из детей города не знает, и желание знать это считается желанием опасным и греховным, попытка же узнать – преступлением. И тягчайшим. Крепость наших устоев питается этим незнанием. Даже я, властитель Авариса и великого царства, лишен и права, и возможности разведать, кем и от кого я был зачат. Во-первых, это запрещено законом, за исполнением которого следят особые должностные лица, во-вторых, у нас все так устроено, что это просто невозможно сделать. Ты хочешь спросить: для чего нужен такой странный закон?

Мериптах пожал плечами. Слова царя пока прокатывались по его сознанию с внешней стороны, не слишком его задевая. Даже фраза о том, что князь Бакенсети не отец его, не проколола защитной пелены бесчувствия, что еще облепляла его душу. Но внутри уже что-то начинало шевелиться. Хвосты неожиданных мыслей выпрастовывались как бы ниоткуда, пугая его самого.

– Этот закон позволяет добиться того, чтобы все дети Авариса были равны меж собой и перед царством. Всех их одинаково кормят, обо всех одинаково заботятся, всех одинаково учат. Постепенно, при переходе из возраста в возраст, выясняются их склонности и способности. Кто-то будет простым офицером, учителем, строителем или писцом, кому-то уготована роль египетского номарха, некоторые отправляются в иные страны, ко дворам царей и вождей, дабы там исправлялась воля Авариса и соблюдался его интерес. Аварис всегда добивается своей цели, потому что всегда применяет для достижения ее тех людей, которые больше всего для этого подходят. И «царскими братьями», и царями становятся лучшие из лучших, отобранные, вызревшие. Предназначенные. Всю жизнь гиксос идет к венцу своей карьеры, он виден со всех сторон с младенческих лет, и его характер, и способности. Ни случайно, ни с помощью интриги нельзя получить ту должность, что тебе не полагается. Так заведено было давно, еще нашими первыми, великими царями. Правителями мудрости. Все другие способы наследования власти, которые существуют в мире, порочны. У варваров, дикарей леса и пустыни, чаще всего власть захватывает самый сильный, тот, что убивает одряхлевшего вождя. Но надо ли долго доказывать, что самый сильный мужчина племени не всегда самый лучший вождь. Сила и мудрость редко соединяются в одном человеке. В странах культурных применяется наследование власти не по силе, а по крови. Фараон, царь, князь всегда желает передать свой трон человеку, в коем он видит продолжение своей жизни. Ты следишь за моими словами, Мериптах?