– Но как я мог… зная, что собираюсь рассказать вам? – воскликнул Генри.

– Не знаю – но это именно так, и потому, если бы речь шла только обо мне – я, скорее всего, ответила бы вам, что нам лучше идти по жизни разными дорогами, хотя я уверена, что вы и в самом деле стали бы для меня хорошим и добрым супругом. Однако есть и другие люди, о которых стоит подумать. Есть мой отец, мечтающий о том, чтобы я удачно вышла замуж – а брак с вами именно удачен, поскольку сейчас я никто и не имею никакого положения в местном обществе. Кроме того, он искренне привязан к вам и уважает вас – как раньше уважал и любил вашего покойного отца. Есть ваша семья – и если я откажу вам, это будет означать для Грейвзов разорение и полный крах. Возможно, мои слова ранят вашу гордость, но я не хочу думать…

– Умоляю, не позволяйте этим мыслям овладеть вами! – прервал ее Генри. – Вы прекрасно знаете, что хотя многое из того, что вы говорите – правда, я никогда – никогда! – не искал вашей руки лишь для того, чтобы поправить дела нашей семьи! Я сделал вам предложение, потому что вы – это вы, и я хочу, чтобы вы были моей женой!

– Простите меня, сэр Генри. Я верю всем вашим словам, но не могу позволить им повлиять на мое решение. Я хочу быть благословением для мужа, а не проклятием. Что ж, тем не менее, по всем вышеназванным причинам, а главным образом – потому что я люблю вас, хоть вы и не отвечаете мне взаимностью – я буду вашей женой, сэр Генри, поскольку вы были так добры, что попросили меня об этом! – с этими словами Эмма протянула ему руку.

Генри поцеловал ее пальчики, и весь оставшийся путь до дома они проделали в полном молчании. У дверей Генри снова заговорил, и в голосе его звучало намного больше чувства, чем он хотел бы показать.

– Как мне благодарить вас, Эмма? Что сказать вам? Бесполезно убеждать вас в том, во что вы все равно не поверите, хотя, возможно, в этих словах было бы гораздо больше правды, чем вы можете предположить. Но я уверен, что если мы проживем достаточно долго, со временем вы перестанете сомневаться во мне – и тогда я скажу вам, что люблю вас!

Притянув девушку к себе, он поцеловал ее в лоб. Эмма мягко высвободилась из его объятий и отступила на шаг.

– Надеюсь, так и будет, Генри!

Они вошли в дом вместе.

Через два с половиной месяца Генри и Эмма уехали в долгое свадебное путешествие и провели медовый месяц, осматривая величественные древние руины на берегах Нила…

Джоанна осталась на Кент-стрит. Потянулись унылые дни. Когда первое возбуждение после акта самопожертвования схлынуло, она погрузилась в черную меланхолию – на нее жалко было смотреть. Каждую неделю она получала страстные и бессвязные послания от новоиспеченного мужа; большую часть писем она отправила в огонь, не распечатав. Одно, впрочем, Джоанна прочитала – с болезненным нетерпением. В нем сообщалось о скорой свадьбе сэра Генри Грейвза и мисс Эммы Левинджер. Новость эту подтвердил в своем коротком письме и мистер Левинджер; там же содержалось пособие Джоанны, поскольку от Рока она не принимала ни пенса. Затем, уже в январе, она получила еще одно письмо, в которое была вложена вырезка из местной Брэдмутской газеты: там описывались свадебная церемония, подарки и наряды «прелестной невесты и доблестного жениха, сэра Генри Грейвза, баронета».

Эмма протянула ему руку

– Что ж, по крайней мере, все было не зря! – прошептала Джоанна, отбросив вырезку.

После этого она весь день пролежала на кровати, тихо плача от боли, горькой ревности и невыразимого отчаяния.

Теперь она ясно понимала, что знай она о мере своих мук – никогда бы не нашла в себе сил действовать столь решительно, и потому временами горько сожалела о том, что поддалась импульсу…

Сэмюэл Рок в весьма осторожных выражениях пересказал ей свой разговор с Генри, выставив себя в выгодном свете – но Джоанна не думала о нем: больнее всего ее ранило осознание того, что бывший возлюбленный, вероятно, теперь ненавидит и презирает ее. Это была самая острая из тех стрел, что ежедневно терзали ее бедное сердце. Всё остальное Джоанна могла вынести – но в этом случае смерть казалась более милосердной. О, как жалка она теперь была – презираемая Генри, чьего ребенка она носила под сердцем. Генри – который теперь стал любящим мужем другой женщины… а сама Джоанна была навеки отдана мужчине, которого она ненавидела, и который вскоре должен был потребовать исполнения супружеского долга. Увы! Никакие сожаления не могли затмить воспоминаний о прошлом и страха перед будущим. Миссис Бёрд оказалась права: Джоанна Хейст пожинала то, что посеяла…

Один за другим тянулись тоскливые дни, пока лондонская промозглая зима не сменилась весной. Приближалось время родов. Физически Джоанна вполне окрепла – ее от природы здоровую конституцию не смогла подкосить даже неизбывная печаль; однако с каждой неделей дух ее слабел, и отчаяние все усиливалось. У нее не было друзей, она редко выходила из дома – единственным отдыхом для нее стало чтение книг. Джоанна совершенствовала свой ум – ведь Генри когда-то посоветовал ей делать это. Кроме того, она разговаривала на языке жестов с глухонемыми Джимом и Салли. Тем не менее, жизнь ее не была праздной: в эту зиму над домом 8 по Кент-стрит нависла тень ужасной катастрофы – миссис Бёрд начала слепнуть. Врачи, с которыми она консультировалась, не могли ее обнадежить и давали самые неблагоприятные прогнозы.

– О, моя дорогая! – в отчаянии говорила миссис Бёрд. – Что же будет со всеми нами, если я полностью ослепну? У меня есть немного денег – около ста пятидесяти фунтов, быть может, даже двести… но ведь они быстро закончатся, и тогда, я боюсь, нас всех отправят в работный дом – а вы знаете, моя дорогая, они ведь там разлучают мужей с женами!

Совершенно расстроившись от такой перспективы, маленькая женщина начала горько плакать. Джоанна мягко сказала:

– Миссис Бёрд, не стоит печалиться об этом сейчас – Салли вам помогает, и я тоже могу выполнять часть вашей работы.

– Это очень любезно с вашей стороны, Джоанна. Ах! Разве знала я, забирая вас с улицы, что найду в вас свое благословение и полюблю вас, как родную дочь! И с моей стороны очень дурно так сердиться на Господа, потому что Он всегда был добр к нам и приглядывал за нами – и я не верю, что Он позволит нам голодать или оказаться разлученными, поэтому я буду смелой и буду верить Ему!

Джоанна вздохнула.

– Ах, как бы мне хотелось, чтобы и моя вера была так же тверда, как ваша… но я думаю, она дается лишь хорошим людям. Нет-нет, не благодарите меня больше и не хвалите – мне неловко! Лучше я займусь шитьем.

С того дня все распоряжения и задания миссис Бёрд выполнялись неукоснительно, и вскоре Джоанна, как и ожидалось, почувствовала, что работа приносит ей некоторое облегчение. Однако просиживая часами за шитьем, она оказалась во власти иных, еще более ужасных мыслей: она стала мечтать о смерти! Отныне ежедневная ее молитва состояла в том, что она просила Небеса позволить ей умереть вместе с ребенком, поскольку больное воображение девушки рисовало самые ужасные и мрачные картины будущего.