Герфегест любил авантюры. Но только не авантюры в военном деле. В конце концов, довольно на сегодня!

– Нет, Герфегест, нам пробираться через него нет никакого смысла. Да это и не получилось бы – песок бы все сыпался и сыпался без остановки. Пришлось бы целый месяц строить подземный ход с основательными стенами. Но ты забыл о том, что у нас есть кое-кто получше.

– И кто же этот самоубийца?

– Слепец! – воскликнула Хармана, наконец-то сообразившая, куда клонит Торвент.

4

«Ход Пятидесяти Осторожных Шажков».

Такая надпись была отчеканена на бронзовой двери, перед которой остановились Хармана, Торвент, Герфегест и четверо дюжих Лорчей – они несли клеть со Слепцом.

Ни Герфегесту, ни остальным не хотелось заглядывать под воловью кожу, которой была накрыта клеть. И без того было ясно, что Слепец чувствует себя по меньшей мере превосходно. Он давным-давно восстановил свою целостность и теперь почесывал слуховые бугры своим омерзительным ложноязыком. Хорошо быть бессмертным!

– Вот уж не думал, когда впервые увидел эту гадину расчлененной на мелкие куски, что мне предстоит встречаться с ней еще столько раз, – шепнул Герфегест Торвенту.

Его Величество кивнул – от Слепца он и сам был не в восторге.

Хармана отворила дверь. Из хода потянуло затхлой сыростью и крысиным пометом. Хотя какие в Дагаате крысы-то?

– Как только я отворю – освободите защелки и протолкните клеть за дверь, – приказал Торвент Лорчам.

Как только клетка со Слепцом, еще не успевшим понять, что ему подарили свободу передвижения, опустилась на пол подземного хода, Торвент сдернул с клетки кожу, тут же захлопнул бронзовую дверь и задвинул засовы.

– А с чего ты взял, что он предпочтет пробираться в лагерь Шета окс Лагина, разгребая песок, вместо того чтобы сейчас вынести эту хлипкую бронзовую препону между ним и свежей пищей? Почему бы ему не попытаться поужинать нами? – поинтересовалась Хармана, указывая на дверь. Изнутри хода послышался протяжный металлический гул – это перевернулась на бок клетка, из которой вылез сориентировавшийся наконец Слепец.

– Слепец – это очень простое животное, хотя жизни в нем и не сыщешь. Страсть к убийству и пище – ничто в сравнении с той страстью, что положена в основание его естества. В сравнении со страстью к Семени Ветра. Да, сейчас он чует нас. Но он чует и близость Семени! Слепец умен ровно настолько, чтобы чувствовать: он сделает еще пятьдесят осторожных шажков по подземному ходу и зароется в певучие пески, а выползет уже рядом с предметом своего вожделения. Я не сомневаюсь в том, что Семя у Ганфалы. Если, конечно, его еще не прибрал к рукам Шет окс Лагин. Впрочем, Слепцу это все равно.

– Ты хочешь сказать, Слепец принесет нам Семя Ветра, как ласковый пес приносит обувку своему хозяину? Не верю, – заключил Герфегест.

Торвент безучастно пожал плечами.

– Надо пробовать. Ничего лучшего нам не дано.

5

Ветер хлопотал в шелковых полотнищах походного шатра Ганфалы, а полумесяц на небе с недоумением взирал на своего голубого собрата, которым был увенчан все тот же шатер. Сам Ганфала, пребывая в крайне дурном расположении духа, прохаживался по лагерю. Подсаживался к варанцам, ужинающим у костров. Отпивал сельха из фляг людей Орнумхониоров. Беседовал с мелкими и крупными военачальниками.

– Шет окс Лагин сейчас очень занят, он не может поговорить с тобой, Надзирающий над Равновесием. – Именно такой ответ получил Ганфала полчаса назад возле шатра Сиятельного князя.

Рыбий Пастырь чувствовал себя отвратительно. Или даже хуже, чем отвратительно. Если только оно бывает – это «хуже». Предательское головокружение. Слабость в чреслах. Язык покрыт толстым слоем зловонного золотистого налета. Пальцы дрожат. Перед глазами то и дело встает почти непроницаемая бордовая пелена.

Да, дорого заплатил он за сокрушение Густой Воды. И втрое от того – за схватку со Стагевдом в проливе Олк. Но Ганфала не хотел признаваться себе в том, что его сила почти иссякла. Он делал все возможное, чтобы показать другим, а на самом деле в первую очередь самому себе, что он бодр, собран и силен.

– Эй, вы! Чего развалились в карауле? – рявкнул Ганфала на пьяных в дым варанцев.

Вояки неохотно встали и отвесили Ганфале более чем умеренные поклоны. Неохотно, лениво, едва ли не пренебрежительно!

«Ни одна собака не посмела бы вести себя так еще два месяца назад», – грустно заметил Ганфала, поднимая полог своего шатра. Одинокое ложе, холодное ложе старика.

Но сон не шел к нему. Шет окс Лагин занят. Он, видите ли, занят. Еще одно оскорбление! Явное, наглое и недвусмысленное! Шет окс Лагин – важная птица. Настолько важная, что может себе позволить плевать в лицо своим союзникам накануне решительного сражения?!

Ганфала открыл глаза. Странный шорох – как будто кто-то толчет песок в ступе. Глупости.

Шет окс Лагин. Он совершил ошибку, полагая, что Шет послужит его целям, а затем уберется восвояси. Похоже, это он, Ганфала, послужит целям Шета, а потом уберется. Куда? Какие это будут «восвояси»?

Что там за возня снаружи? Ганфала плотнее завернулся в одеяло, сшитое из шкурок морского калана. Зябко. Впереди только осень и ничего кроме осени. Шет окс Лагин пренебрегает им. «Он, видите ли, занят!» – негодовал Ганфала, ворочаясь с боку на бок.

Впрочем, все не так уж и плохо, как может показаться. Шет окс Лагин имеет многое, но не Семя Ветра. Он, Ганфала, – истинный хранитель Семени, и в его руках, а не в руках Шета, судьба вод, суши, людишек.

Ганфала улыбнулся и сел на ложе. Его правая рука нашла под одеждой медальон, висящий на серебряной цепи. Медальон с Семенем Ветра. С его последней отрадой.

Герфегест не знал, что он принес из Сармонтазары. Наивный и простодушный Конгетлар. Кто бы мог подумать, что Конгетлары могут быть простодушными? Значит, могут.

Рыбий Пастырь вынул медальон из-под одежд и поднес к глазам, чтобы получше насладиться волшебным зрелищем. Медальон был у самого сердца, но металл ничуть не нагрелся. Все жизненное тепло ушло, все жизненное тепло растрачено…

Ганфала осторожно открыл медальон. Вот оно. Вот. Глаза его засияли. Дыхание участилось. Теперь он не видел ничего вокруг. Ничего, кроме Семени Ветра. Он не слышал ничего вокруг, кроме Первопричинного Ветра, разглаживающего морщины мироздания. И, разумеется, он не заметил Слепца, чей ложноязык, алкающий Семени, вспорол шелковый полог шатра с голубым полумесяцем на боку.

А когда Ганфала все-таки заметил его, обороняться было уже поздно.

6

– Назойливость – худшая из добродетелей, – сказал Шет окс Лагин слуге, только что отказавшему Ганфале в аудиенции.

Слуга покорно склонил голову, как бы соглашаясь с господином, и принялся убирать со стола. Сиятельный князь даже не притронулся к пище.