Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Иисус как «обаятельная» личность
Таким образом, в качестве доказательства историчности Иисуса остается в конце концов только то «огромное впечатление», которое он производил на окружающих и которое побудило последних сохранить в своей памяти его изречения и собрать их после его смерти. Однако, «обаяние» Иисуса, наряду с остальными чертами его личности, есть не что иное, как плод фантазии. Может ли оно, поэтому, служить доказательством историчности Иисуса, поскольку не подлежит ни малейшему сомнению, что евангелисты приписывают ему такое качество исключительно для того, чтобы придать надлежащий вес его словам? С точно таким же правом можно было бы признать исторической личностью престарелого Нестора на основании того, что своим даром слова он производил «огромное впечатление» на ахейцев и что речи его увековечил в своих произведениях Гомер. Если Иисус действительно производил столь «огромное впечатление» на окружающих, то как объяснить тогда то обстоятельство, что личность его не оставила решительно никаких следов своей историчности в евангелиях? Почему в таком случае евангелисты передают нам его историю исключительно на основании «пророческого доказательства» и звездного неба и почему ни один из их рассказов не может быть вполне удовлетворительно истолкован с исторической точки зрения? Следовало бы предположить, что по крайней мере их сообщения о чудесах Иисуса опираются на надежное свидетельство современников Иисуса и их ближайших потомков. Однако, и эти чудеса, все без исключения, скопированы с ветхого завета.
Утверждают, что евангелисты описали жизнь Иисуса в духе и под оболочкой ветхозаветного предания и астральной мифологии (Иеремия). Ну, а что, если после удавления этой оболочки ничего не остается, если мнимое «историческое ядро» евангелий полностью расплывается в тумане и мраке? «Для того, чтобы базироваться на историческом ядре», — говорит Вреде (Wrede), — «необходимо фактически натолкнуться на такое ядро. Дело сводится к тому, чтобы в отношении спорной истории или речения доказать нечто такое, что делает неправдоподобным или по крайней мере сомнительным всякое другое объяснение данного отрывка. Последний должен заключать в себе известную неувязку, некоторый контраст, позволяющий отличить более древнее от позднейшего или выделить нечто твердое, специфическое, необъяснимое на почве тех или иных идей». Можно ли найти нечто подобное в евангелиях? Если нет, то «огромное впечатление», которое, якобы производил Иисус на окружающих, отнюдь не вяжется с подлинной природой евангелий. Благодаря употреблению евангелий при богослужении и ложной версии их происхождения от спасителя они получили столь высокую оценку, что они даже там кажутся озаренными сиянием вечности, где они содержат только общие места повседневной иудейской гностической мудрости. Это особенно подчеркнул Смит в своем «Ессе Deus», и мы все еще ждем от поборников исторического Иисуса разумного объяснения этого бесспорного факта. Если же нам возразят, что Иисус производит «огромное впечатление» не столько в евангельском повествовании, сколько на читателей последнего, и пожелают вывести отсюда историчность Иисуса, то тогда следует признать историческими личностями и тех бесчисленных литературных героев, напр., Гамлета, короля Лира, Фауста и др., слова которых в драме или романе потрясают зрителей или читателей, не говоря уже о том, что отчасти сила слов Иисуса зиждется не столько на их фактической внушительности, сколько на том религиозном благоговении, с каким на востоке относились к евангелиям в течение двух тысяч лет. Но раз дело обстоит именно так, то существуют только две возможности: либо Иисус вовсе не был той обаятельной личностью, какой его рисует благочестивая христианская вера, либо предание об Иисусе не восходит к исторической фигуре. В первом случае становится непонятным, каким образом мог Иисус сделаться предметом евангельского повествования и центром новой религиозной жизни. Следовательно, остается только вторая возможность, и только она одна в состоянии разрешить все затруднения, возникающие при исследовании жизни Иисуса.
Характер Иисуса.
Жизнеописание Иисуса в евангелиях изобилует в такой сильной мере ветхозаветными и астральными моментами, что нет никакой возможности распознать действительного героя евангельских повествований. Указанное обстоятельство опровергает, таким образом, то воззрение, которое пытается обосновать историчность Иисуса свежестью, оригинальностью и неподражаемой наглядностью евангельского образа Иисуса. Но если даже признать эту наглядность установленной, указанное обоснование все равно не имело бы никакой почвы под собой, ибо яркое изображение личности Иисуса могло быть также результатом литературных способностей евангелистов. Однако, такого яркого изображения в действительности вовсе не существует; предположение, что евангелия создают яркий образ Иисуса, зиждется на сплошном самообмане. Это вытекает уже из того, что до сих лор не нашлось еще ни одного человека, который оказался бы в состоянии обрисовать убедительным образом истинный характер Иисуса. «Различные характеристики», справедливо указывает Смит, «в такой же степени расходятся друг с другом, как и различные мировоззрения их авторов». Как известно, в бесконечной литературе этого вопроса знаменитые критики приписывают Иисусу самые разнообразные свойства. И это преподносится обычно с такой уверенностью, словно по этому поводу не возникает или не может возникнуть никаких сомнений. Между тем, такие писатели столь же расточительны в своих утверждениях, как и скупы в своих доказательствах. Мне не удалось выявить ни одного сколько-нибудь приемлемого доказательства их правоты. Очевидно, у каждого из них сложилось свое особое мнение о том, кем должен был быть Иисус, и это мнение явилось исходным пунктом их толкования. Таким образом, обрисовывая человеческий облик Иисуса, они почти всегда воспроизводят свой собственный идеал. Предлагаемая ими критика текста является скорее самостоятельным трудом, чем истолкованием. В результате всего этого их