Шрифт:
Интервал:
Закладка:
О расплывчатости евангельского образа Иисуса говорит не только американский исследователь. В своей работе «Иисус, каким он был и чего он желал» («Jesus, was er war und wollte») Лютцельбергер (Lützelberger) еще в 1842 г. писал следующее: «Абсолютно неосновательно мнение, будто евангелиям ни в каком случае не удалось бы изобразить личность Христа, если бы она перед тем не существовала в действительности, и будто черты характера евангельского Иисуса столь своеобразны и рельефны, что легенда не была бы в состоянии их выдумать и зафиксировать. Ибо та личность, которую изображают евангелия, отнюдь нельзя признать резко очерченным, самодовлеющим образом; напротив, мы имеем здесь дело с человеком, который, исходя из совершенно различных мировоззрений, говорит то одно, то другое, и который, как известно, в первом евангелии изображен в совсем ином свете, чем в четвертом. Лишь с огромным трудом можно из отдельных характеристик евангелий сколотить более или менее стройное целое, и поэтому мы не имеем решительно никакого права говорить об исторической реальности личности Христа на основании оригинальности евангельского образа». Восхваляют «самобытность» евангельской истории; между тем мы уже видели, что каждое слово ее позаимствовано из других источников, и при том с такой точностью, что во всей мировой литературе нельзя было бы найти второго, хотя бы до некоторой степени подходящего примера столь исчерпывающего использования первоисточников. И характеристика евангельского Иисуса всецело основывается на тех же первоисточниках. Поэтому не приходится удивляться той разноречивости черт евангельского Иисуса, которая едва ли могла бы иметь место, если бы дело касалось реальной личности.
Бели на этот счет могут существовать те или иные сомнения, то они окончательно устраняются доводами Вейделя, подробно рассматривающего этот вопрос в своей книге «Личность Иисуса» («Jesu Persönlichkeit», 2 Aufl. 1913). Вейдель полагает, что жизнь Иисуса нельзя описать на основании евангелий. Он соглашается также с тем, что более близкое знакомство с обстановкой, в которой жил Иисус, в особенности с миром ощущений современного ему иудейства, опровергает предположение, будто религиозные представления (царство небесное, бог-отец, мессия) и этические требования Иисуса отличались оригинальностью. Он утверждает, что оригинальность свойственна не взглядам Иисуса, а исключительно его личности (!). Поэтому надо заняться изучением последней, чтобы понять то чудодейственное влияние, которое оказывало христианство в течение почти двух тысяч лет на бесчисленные умы. Но и Вейдель вынужден признать, что составить себе ясное представление о характере Иисуса на основании евангелий крайне затруднительно. Более того, ему представляется даже напрасным трудом попытка объединить в одно целое резко противоречащие друг другу проявления этого характера.
«Заурядная личность», — считает нужным добавить Вейдель, — «погибала бы от таких внутренних противоречий». Но Иисус был именно незаурядным человеком. Все устремленные в разные стороны силы его сверхмогучего существа были в действительности объединены высшей властью его сверхмогучей нравственной воли. В этом заключается, по мнению Вейделя, «тайна его личности». Затем он делает попытку «доказать, что все выдающиеся фигуры мировой истории были такими же незаурядными людьми, обладавшими непостижимыми, противоречивыми свойствами характера, при чем он указывает на Гете, в драмах которого собственная натура поэта постоянно отражается в противоположной паре действующих лиц. Нельзя не признать этого сравнения в высшей степени неудачным, ибо то, что у Гете в конечном счете все же пребывает в идеальной области вымысла, должно носить у Иисуса реальный отпечаток; что же касается внутренних противоречий других выдающихся личностей, то они обнаруживались постепенно, в процессе длительного индивидуального развития, в то время как у Иисуса они приурочены к краткому периоду в один год и к тому же лежат у него все без исключения, так оказать, в одной плоскости. Да и вообще, разве мы выигрываем что-либо в смысле понимания той или иной личности, если говорим, что она непостижима? Впрочем, на деле Вейдель пытается не столько объяснить внутренние противоречия характера Иисуса «необычайной силой нравственной, самодовлеющей воли» спасителя, сколько стремится замаскировать эти противоречия искусным подбором соответствующих выражений и ослепительным красноречием, при помощи которого теологи умудряются не только раздувать до необычайных размеров самые незначительные евангельские события, но даже отрицательные черты характера Иисуса расписывать как проявления его «сверхмогучей» нравственной воли. Однако, не подлежит никакому сомнению, что посредством такого, метода можно было бы самого заурядного человека превратить в героя всемирной истории.
Истинная причина противоречивости характера Иисуса заключается, по-видимому, в том, что в основе евангельского образа Иисуса не лежит реальная личность и что изображение такой личности вообще не входило в намерения евангелистов. Литературные задачи были им совершенно чужды. Они преследовали только догматические и поучительные цели. Заключить расплывчатый образ гностического спасителя в исторические рамки и окружить его людьми, чтобы придать ему большую наглядность и выразительность и тем самым пробудить и укрепить веру в Иисуса — вот к чему стремились авторы евангелий. Будучи убеждены, что в ветхом завете история Иисуса содержится в скрытом виде, они позаимствовали различные черты его характера и эпизоды его жизни из этого источника и при помощи астральной мифологии соединили их вместе на подобие мозаики, не задаваясь при этом вопросом, насколько гармонируют друг (с другом отдельные составные части этой мозаики и производят ли они впечатление законченного целого. При этом они решительно ни о чем не заботились. Как представители античного мира они не имели никакого представления о той сентиментальности, с которой в наше время обычно относятся к евангелиям. Об этом достаточно свидетельствует их сухое и безучастное описание распятия спасителя. Отзывчивый, деятельный, согревающий душу и «сладкий» Иисус некоторых видов христианского благочестия, не лишенного, пожалуй, эротической закваски, Иисус пиетизма Ренана и его последователей, в литературе и изобразительном искусстве, не имеет ничего общего с Иисусом евангельской «истории». В этом отношении прав Вейдель, выдвигающий у евангельского Иисуса на первый план волевой момент и подчеркивающий его страстную натуру. К сожалению, однако, при таком толковании личность спасителя, которой должны подражать верующие, тем более удаляется от них и затрудняет это подражание, чем глубже познают они ее как переходящий всякие нормальные границы образ человека воли чисто