Они поднимались, наверное, по сто пятьдесят первому пролету лестницы. Сергей гнал их наверх. Вернее, гнал только Илью. Руслик козликом скакал впереди обоих.

Лестница вывела на смотровую площадку, ограниченную высокой балюстрадой. По углам — массивные колонны подпирали крышу.

В середине площадки высилось каменное сооружение с лесенкой. Там был вмурован круглый чан.

Котел, сообразил Илья. Сразу повеяло жутью. Битый загривок заморщился. Он собрался остановить Руслана, но тот уже влез на узкую, опоясывающую сооружение, площадку; качнулся к котлу, отпрянул.

Сергей двинулся за ним. Несколько шагов, и встанет рядом…

Илья усилием воли — что там от нее осталось — одернул себя, матом прошелся по собственным достоинствам. Не мог Сергей задумать плохого.

А если мог? Заманил их к котлу, сейчас спровадит, и останется последним носителем тайны Дитов.

И что он с ней сделает? Поведет на Сав войско зомби по воде аки посуху? А диты его там встретят как родного и покорятся. Дурак вы, г-н Донкович, прости Господи. Вам, г-н Донкович, просто страшно: освобождение рядом, совсем чуть-чуть осталось. Всего-то — на черепахе полмира отмотать, да потом через Ворота в свой мир провалиться. Желательно не попасть в процессе под машину или под бомбежку. Желательно вывалиться на ту сторону живым…

Илья, оказывается, не стоял уже — сидел. Опять ручонками голову обхватил, а в себя пришел только от Руслановых пассов. Углов тоже над ним склонился. Заботливый. Дать бы в рожу напоследок. Улыбается, гад, криво.

— Наверх подняться не хочешь? Посмотри, что такое котел. Никто за тобой не пойдет и урона тебе от меня никакого не будет. Не дождешься. Иди, погляди на изобретение местных богов.

Илья постоял у края ровной, круглой посудины диаметром метра в три. Золото? Похоже. Ну и что? Боги же делали. На дне плескалась зеленоватая лужица. Такой же налет поднимался до середины стенок. Илья, — вот что значит эмоциональная перегрузка, — не сразу сообразил, откуда ему знакомо именно такое, насыщенное слегка опалесцирующее свечение. Вот дурак-то! Оно же — самое страшное оружие этого мира. Оно же — основа власти.

* * *

Черепаха дремала на пляже. Огромная, похожая на бревно, голова высунулась из панциря. Круглый величиной с параболическую антенну глаз открылся, на подходивших людей.

Руслик сорвался и побежал. Глядя на чудище, Илья вспомнил фильм из очень далекого детства. В нем примерно такая же громадина захлестнула клейким, узким языком ногу человека. Никак, режиссер тоже имел несчастье, обретаться под знойным небом города Дита?

А черепашка тем временем беспрепятственно дала парню, возложить руки себе на морду. Мальчик и с бань-ши так разговаривал.

Илья отвлекся от занятной пары, обернулся к Сергею. Что, вот так вот постоят друг против друга и — все? В последний раз видятся-то. И прости, прощай любезный друг. Сергей не разделял его истерического легкомыслия, стоял угрюмый, сосредоточенный. Илья шагнул к нему, оступился, чертыхнулся. Секунды вырывали у них драгоценное время. Они никогда больше не увидятся. Илья вдруг осознал это так отчетливо, что болью засосало под ложечкой.

— Давай прощаться, — прогудел Углов.

— Идем с нами!

— Нет.

— Тогда…  удачи, что ли? Не знаю, что тебе пожелать.

— Жизни.

— Может…

— Заладил! НЕ МОЖЕТ! Давай, отваливай. Миру нашему — привет от меня. Если припрет, найдешь Бучу. Зовут так. Скажешь: от меня. Он поможет.

— В дурку меня сдать?

— Скажешь: с того света прошу. Понял? Он поможет.

— Да хрен с ними со всеми. Ты понимаешь…

Бежали плечо в плечо по страшной полосе препятствий. Ругались до драки, до кровавого боя, вытаскивали друг друга из смертельных ловушек, а обнялись в первый раз.

И в последний.

Потом тычок — иди. Илья пошел.

На спине плавучего пресмыкающегося, между гигантских пластин нашлось специальное углубление под костяным козырьком. Илья с Русликом, тесно прижавшись, угнездились в узком пространстве. Человека трясло. Дит закрыл глаза и сосредоточился. Постепенно явилось шевеление. Под ними в недрах живого корабля происходила необходимая работа. Зверюга, пятясь сползла в воду, покорячилась разворачиваясь, прошлась по дну и, наконец, поплыла. Толчки, от которых их бросало друг на друга, прекратились, сменившись плавным покачиванием.

Расстояние, отделяющее их от берега, увеличивалось, и по мере того как за спиной ширилась полоса воды, уходило наваждение. Перед глазами отчетливо встала фигура одинокого, страшного, умного, близкого, последнего…

Илья рванулся. Если бы ни Руслан, он бы вплавь пустился к берегу. Там остался человек. Сергей недопонял, что ЭТО — навсегда, что он никогда не сможет выбраться из страшной ловушки, называющейся городом Дитом. А город примет его сначала владыкой, потом — возможно — последним рабом; потом — только прахом.

Руслан слушал бессвязные крики. У него в руках бился большой, взрослый, грязный, страшно усталый человек.

— Почему ты его не уговорил? — Илья без сил свалился на пол живой пещерки.

— Он так решил. Мы уважаем чужую волю. Он решил — не ты.

— Но это не правильно!

— По твоему — неправильно.

— Да, я — эгоист. Я привык свои мысли и порывы приписывать другим. Но, Руслик, он же никогда не вернется! Он не понимает.

— Он не хочет. Вы — два мира. По этому: тебе необходимо вернуться, а ему — нет.

Прописные истины? Каждое слово падало в Илью как зерно, что тут же дает росток — новую мысль. Руслик не сказал ничего особенного. Но почему мудрость обязательно должна быть изощренно сложной? Главное — чтобы зерно нашло свою почву, чтобы его не унесло космическим ветром, не размололо, не развеяло.

Илья уснул, но и во сне продолжал думать над словами мальчика, которому оказалось двести лет.

К рассвету небо над головами приобрело совершенно особенную, морскую голубизну. Только наблюдая рождение из волн океана нового дня, Илья почувствовал настоящее освобождение. Не было больше давящей ауры города, не было цепкой созидательной воли нового Владыки, не было легкого флера Плато, сладостно порабощающего своего адепта.

Была свобода, путь домой и надежда, что он этот путь пройдет.

Эпилог

После сна остается память о сновидении. После потери сознания тоже какие-то ощущения. И в том и в другом случае сохраняется непрерывность временного потока.

После перехода осталось ощущение прорехи в бытии. Человек вынырнул из пустоты, ослепленным и оглушенным. Чувства возвращались постепенно. Первым появилось неудобство от острого предмета, под боком. Человек пошевелился. В следующую секунду внутреннюю и внешнюю тишину разорвала…  автоматная очередь. Пули чпокали в камень высоко