После окончания суда к ним в квартиру, куда они переехали, пришёл журналист из одной газеты. Он рассказал, что полицейский, замешанный в деле отца, получил дисциплинарное взыскание и был уволен. Журналист был убеждён, что пропажа денег — дело рук того полицейского.

Это была последняя надежда на восстановление репутации отца. Но в итоге статья в свет не вышла, а сбор материала замяли. «Не сумел написать», — придя к ним домой, сказал журналист и опустил голову. Месяцем позже отец повесился. Предсмертной записки он не оставил.

Мать с дочерью жили тихо, но в универмаге, где начала трудиться Маюми, поползли слухи про отца, и работать стало тяжело. Вскоре её познакомили с Мицуо. На неё произвело глубокое впечатление, как серьёзно тот относился к пошиву костюмов, и это стало для неё решающим моментом. Памятуя о том, каким был её отец, Маюми считала, что человек, умеющий делать что-то руками, более прагматичен.

Но когда Мицуо познакомил её со своим старшим братом, Маюми захотелось проклясть свою жизнь. Братом Мицуо оказался Сонэ Тацуо. Они не были как-то особенно близки, но знали друг друга по протестному движению; оба участвовали в митингах, связанных с инцидентами в Саяме[156] и Санридзуке.[157]

Мицуо, несмотря на то что его брат был активистом, выбрал для себя совсем другой жизненный путь. Если б он узнал, что женщина, собиравшаяся стать его женой, одного поля ягода с его братом, то был бы ужасно разочарован. Долгожданное счастье могло ускользнуть из рук. Тацуо моментально смекнул, что к чему, и притворился, что это его первая встреча с Маюми. Он никогда ни словом не обмолвился о её прошлом и всячески подталкивал младшего брата на брак. Так появилось хорошо знакомое Тосии ателье «Костюмы на заказ Сонэ».

— Ты хочешь сказать, что была в долгу перед дядей?

Выслушав длинный монолог матери, Тосия предположил, что странная связь между матерью и дядей и стала причиной, по которой та оказалась втянута в дело «Гин-Ман».

— Это никак не связано. Вернее… Я бы сказала, что была воодушевлена.

Сказанное матерью удивило Тосию. Те же слова дядя произнёс на встрече с Акуцу в Йорке. Тосия точно помнил, что дядя сказал «я был воодушевлён», рассказывая о своих чувствах в тот момент, когда Икусима завёл разговор о своих преступных планах. «Мать и дядю, возможно, связывало то, что и должно было связать», — подумал Тосия.

В ноябре 1984 года перед последним преступным актом, затронувшим фирму «Хоуп», Тацуо по секрету от брата обратился к Маюми с просьбой записать кассету.

— А тебя не потрясло, что «Курама Тэнгу» — это дело дядиных рук?

— Да, удивилась. Когда услышала от него, то перечитала требования. И они показались мне убедительными — как-никак, писал их Тацуо-сан…

— Дядя же разбрасывал сладости с синильной кислотой.

— Этого делать было нельзя. Зря так поступили. Но мне хотелось отплатить полиции той же монетой… Даже сейчас, по прошествии стольких лет, мне тяжело, когда я вспоминаю об отце. — Мать нахмурилась и приложила руку к груди. — Кроме того, и это случайное родство между мной и Тацуо-саном, и то, что именно он завёл этот разговор… мне показалось, что в этом есть что-то судьбоносное.

— Но использовать голос собственного ребёнка для совершения преступления…

— Сейчас я сто раз подумала бы. А когда тебе двадцать восемь лет, и кажется, что это твой первый и последний шанс…

При словах «двадцать восемь лет» сердце Тосии ёкнуло. Сложно было представить родителей на восемь лет моложе, чем он сейчас. Он жил в иллюзорным мире, в котором они всегда были взрослыми.

— Ты никогда не сожалела об этом?

Утомлённая разговором мать на секунду задумалась.

— Я так и не смогла простить полиции…

Когда в письме дяди он прочитал: «Про кассету спроси, пожалуйста, у своей матери», — у него словно земля ушла из-под ног. У Тосии и в мыслях не было, что мать могла быть в этом замешана. Он помнил, как сильно рассердился, когда узнал, что его кровный родственник, пусть даже и немного, но был замешан в деле «Гин-Ман». Какой же силой воображения должна была обладать его двадцативосьмилетняя мать, чтобы объединить себя и дело «Гин-Ман» — преступление, в которое оказались вовлечены её собственный ребёнок, дети других людей, а в результате и всё общество!.. При слове «полиция» разум отказывал ей. Нельзя считать поступок, направленный против невинных людей, справедливым лишь потому, что тебе лично он кажется торжеством.

Перед тем как покинуть Японию, дядя доверил кассету и тетрадь матери. Заголовок «The G. М. Case» на титульном листе, написанный другим почерком, на что обратил внимание Акуцу, принадлежал ей.

— Должна признаться, меня будоражила мысль о том, как это заставило зашевелиться японскую полицию.

— Почувствовала удовлетворение?

— Поначалу. Но длилось это недолго.

Как и дядя, мать ничего не получила в результате этого дела. Тогда почему они не уничтожили ни кассету, ни тетрадь? Не захотели?

На этот вопрос мать коротко ответила: «Прости». В выдвижном ящике, где хранились кассета и тетрадь, скрылись также обида и раскаяние. Наверное, она так и не смогла избавиться от них, потому что никак не могла выбрать между молчанием и желанием поставить точку. И, когда пошатнулось её здоровье, поручила принятие решения своему сыну.

— За тридцать лет ты никому об этом не рассказала… Но неужели отец ничего не заметил? — ласково спросил Тосия.

— Твой отец только и думал, что о своих костюмах, — опустив глаза, засмеялась мать. — Ну если только, может, Хорита-сан что-то подозревал…

Услышав это имя, Тосия удивлённо воскликнул:

— Хорита-сан?

— В то время… Когда твой отец был в патинко, Тацуо-сан принёс мне в ателье кассету и тетрадь. Из-за тебя я не могла отлучаться надолго. Выйти на улицу, чтобы проводить гостя, даже на секунду, тоже не могла — не хотела, чтобы соседи заметили. Неожиданно я увидела через стеклянную дверь, что перед ателье стоит Хорита-сан и внимательно наблюдает за удаляющимся Тацуо-саном.

— То есть Хорита-сан заметил его?

— Точно не знаю, но думаю, что видел со спины. Потом он зашёл в ателье и, когда узнал, что твоего отца нет дома, сразу ушёл.