В тот вечер Соитиро обо всём поведал Митани. Рассказывая о том, чем не делился ни с одной живой душой, он расплакался. Митани запретил ему рассказывать об этом кому бы то ни было, и супруг и, у которых не было своих детей, окружили его ещё большей заботой.

В двадцать семь лет Соитиро познакомился с Курибаяси Томоми, работавшей в компании-подрядчике. До этого с девушками он не встречался и понятия не имел, как вести себя на свиданиях, но Томоми, будучи старше на три года, приняла его таким, каким он был. «Светлая девушка была», — произнёс Соитиро, и на его лицо легла тень печали. Признаться ей, кто он такой, Соитиро не мог. Через год после знакомства встал вопрос о женитьбе, и он решил посоветоваться с Митани.

— Митани-сан сказал, что раз уж мы будем семьёй, то я должен рассказать ей правду. Терять я её не хотел, так что очень страдал, не зная, как поступить. В конце концов всё же решил, что скрывать от Томоми правду было бы предательством, — и честно рассказал ей обо всём.

Соитиро замолчал, продолжая сжимать в руке платок. Ему явно было тяжело продолжать.

— Похоже, у Томоми были свои мысли по этому поводу, — решился вставить Акуцу.

Еле заметно покачав головой, Соитиро ответил:

— Она приняла всё как есть. Но заявила, что должна рассказать всё это своим родителям. Я тогда подумал, что сам когда-нибудь стану отцом, поэтому посчитал это правильным поступком.

— И родители были против?

— Вроде бы, услышав от Томоми такое признание, её мать заплакала и стала умолять не рассказывать отцу. Тогда и сама Томоми начала сомневаться. В то время она была моей единственной душевной опорой; я думал, что, женившись, смогу начать жизнь с чистого листа…

Три месяца они пытались как-то разрешить ситуацию, но в итоге решили расстаться. Томоми ушла с работы, и Соитиро в свои двадцать восемь лет опять остался один-одинёшенек. Митани пытался подбодрить его, но тот пропускал его слова мимо ушей, и они почти перестали общаться.

— Где-то через полтора года на улице перед универсамом я столкнулся с Томоми. — На виске у Соитиро пульсировала жилка. — Увидел её большой живот, и в голову мне ударила кровь. Через полгода после расставания со мной Томоми вышла замуж по договорённости. Она стала радостно рассказывать мне о своей беременности… Я был страшно разозлён, что она так быстро забыла обо мне. Никак не мог понять, как она могла ходить с таким счастливым выражением лица в то время, как я так мучился. А ведь Томоми собиралась стать для меня той самой единственной, которая на всю жизнь… В этом мне виделось что-то дьявольское.

«Важность любви к другому человеку понималась ими по-разному», — подумал Акуцу. Конечно, нельзя было винить Томоми, что она смогла провести линию между прошлой жизнью и настоящей. Но и то, что творилось на душе у Соитиро, всё ещё тосковавшего по этой девушке, Акуцу хорошо понимал. Тот был глубоко разочарован.

— Сам того не заметив, я вспылил. Наговорил ей кучу гадостей; она плакала и извинялась. Окружающие пытались остановить меня, но я продолжал на неё кричать. Вдруг она схватилась за живот и присела на корточки. Я испугался, почувствовал ненависть к себе и убежал.

Дождавшись, когда Соитиро успокоится, Акуцу поинтересовался судьбой Томоми и ребёнка.

— Я потом спросил у Митани-сана; тот сказал, что вроде начались преждевременные роды.

— Ребёнок выжил?

— Скорее всего…

Акуцу не давала покоя какая-то неуловимая мысль. Он вспомнил о форуме в интернете, который смотрел Цумура Кацуки в игорном салоне в Хиросиме. «Возможно ли, что Томоми написала о Соитиро на том форуме?» — подсказывало его воображение.

— Сбежав от Томоми, я ушёл из дома, ничего не говоря Митани-сану. Стал подрабатывать то тут, то там. Ни мобильного телефона, ни компьютера у меня не было. Все, кто меня знал, стали смотреть на меня с подозрением. Работы я менял как перчатки. От Митани-сана ушёл, когда мне было лет тридцать; потом семь лет жил, скрываясь ото всех.

По внешнему виду Соитиро было ясно, что работал он тяжко, но только ли на эти средства жил, оставалось для Акуцу загадкой.

— Только на средства от подработок жили? Или понемногу тратили из сбережений?

— Да сбережений-то почти и не было. Когда заканчивались деньги, обворовывал квартиры, выбрасывал промышленные отходы…

— Промышленные отходы?

— Помогал незаконно избавляться от всяких строительных отходов, отработанного топлива, и мне за это платили. — Пристыжённо потупив взгляд, Соитиро добавил: — Нужно было как-то жить.

Похоже, на его счету числились и другие преступления, но Акуцу решил не уточнять это.

— Сейчас я работаю в Токио, но неизвестно, как долго это продлится. Следующую работу, думаю, сложно будет найти. — На его лице с крепко сжатыми губами проступила смертельная усталость.

— А как у вас со здоровьем?

— Где-то года три назад зрение стало сильно падать, и слабость во всём теле…

— Насколько плохо вы видите?

— Очки ношу; сейчас вот лицо Акуцу-сана вижу расплывчато.

То, что Соитиро сидел всё время с потупленным взглядом, возможно, объяснялось слабостью зрения.

— К врачу обращались?

— Нет. У меня нет страховки.

Словно под воздействием проклятия, от которого он не мог избавиться, Соитиро, как сторонний наблюдатель, смотрел на своё разрушающееся тело, будто оно принадлежало другому человеку. Акуцу вспомнил название своего проекта — «Обитатели бездны». Потёмки души Соитиро для него и в самом деле были бездной.

— У меня такое чувство, что я балансирую на грани. Хотел покончить с этим, но напоследок решил извиниться перед Митани-саном и позвонил в ресторан. Думал, поговорю с ним — и отравлюсь угарным газом. Но Митани-сан взял отгул и приехал в Токио встретиться. Ругался на меня ужасно. Кричал, чтобы я возвращался в Окаяму, но я и так ему столько хлопот доставил…

— Но у вас же нет больше необходимости убегать, — с теплотой в голосе произнёс Тосия, молчавший на протяжении всего разговора. Говорят, что глаза — это зеркало души; в его взгляде, устремлённом на Соитиро, сквозили доброта и сила. Акуцу показалось, что Тосия смог поставить точку в конфликте, который продолжался внутри него всё это время. — Аоки Рюити умер пять лет назад, а его группировка распалась.

— Аоки умер?

Взгляд у Соитиро стал отсутствующим; он тяжело выдохнул и закрыл лицо обеими руками. Невозможно было понять, что он почувствовал. Было похоже, что в его душе оборвалась какая-то крепко натянутая нить.

— На момент поджога вы были школьником, а сам поджог совершил Цумура. Вы ещё можете начать всё заново.

Тосия говорил совершенно искренне, но Соитиро покачал головой, будто говоря: «Уже поздно».

— Может, вы ещё что-то хотели бы сделать в этой жизни…