Бросившись в атаку, молодой лорд перестал себя контролировать. Отпустил вожжи разума, полностью отдавшись силе, что бурлила в нем с момента перерождения. Поплыл по бурному потоку прайма, сметая все преграды на своем пути. Сметая бездумно, без жалости. Не людей видел перед собой Карлос, не беззащитных ученых, а врагов. Смертельных врагов, как подсказывало ему засевшее внутри нечто. Опасных врагов, с которыми необходимо расправиться. И Карлос расправлялся. Тяжелый его меч разил без промаха, а когда не успевал меч – в дело вступал зажатый в левой руке кинжал. Смертоносным ураганом промчался Карлос по гигантскому залу, кровью раскрашивая баки со смесями прайма, трупами украшая пыхтящие механизмы. Но не Карлосом он был в этот момент, а Героем. Несокрушимым Гридом, лордом-Героем.

– Все в порядке, моя славная… Все хорошо…

Помогать Карлосу Безвариат не стал – зачем? Сбросивший оковы Грид и сам прекрасно справлялся, напоминая ученому ворвавшегося в овчарню волка, а потому отложивший остробой Сотрапезник направился к стеклянному кубу Праймашины. К сердцу своего гениального изобретения, внутри которого бесились мутные облака газа.

– Я просто кое-что изменю, – извиняющимся тоном пробормотал ученый, быстро меняя выставленные на пульте управления настройки. – Ничего страшного… ничего опасного… ты все поймешь, моя славная, ты все поймешь…

Не машина была перед Безвариатом, не пыхтящее, дребезжащее, пышущее жаром чудовище, кишки которого расползлись по огромному залу, а любимый ребенок. Удивительное создание, равных которому в мире не было.

– Ты ведь знаешь, моя славная, что я никогда не причиню тебе вреда, – прошептал Сотрапезник, смахивая выступившую слезу. – Ты ведь знаешь, что мне можно верить.

Насосы, запущенные на полную мощь, принялись нагнетать давление в трубах и баках. Бешено завертелись смесители, застучали рычаги механизмов, завыли предохранительные клапаны.

– Ты ведь знаешь, моя славная, я ничего не делаю без причины… – Безвариат вздохнул и нежно погладил металлический бок панели. – Прости меня.

А в следующий миг раздался первый взрыв.

Пар, смеси прайма, летящие повсюду детали, сорвавшиеся с цепи трубы, лопающиеся шестерни, взрывающиеся баки… А еще: жар, вопли и грохот.

Наверное, именно так и выглядел древний Катаклизм: дикое, бессмысленное и беспощадное разрушение всего и вся, улетающий в никуда труд и полное ощущение собственного бессилия. Ужас и безнадега.

Агату оглушило самым первым взрывом. Швырнуло на стену упругой волной, выбило на несколько секунд сознание, наполнив голову болезненным шумом, позволяющим спокойно, и даже отрешенно воспринимать царящее вокруг безумие.

Вот падает гигантский бак, а растекающаяся смесь почему-то вспыхивает синим пламенем…

Вот рушится передаточный механизм, и тяжеленный рычаг придавливает прятавшегося за ним Вика…

Вот разлетается на куски стеклянный куб, и затухает окутывавшее зал свечение…

А вот и смерть…

Она приняла форму бронзовой шестерни, летящей точно в грудь леди. Она приближается стремительно, но Агата видит ее во всех подробностях: сломанные зубья, трещина на диске, масляные пятна… А краем глаза… А краем глаза Агата видит мчащегося Карлоса и даже успевает понять, что этот мужчина – Карлос. Живой и здоровый Карлос. Но все равно ее внимание приковано к приближающейся шестерне. К бронзовой громадине, которая ее убьет. Однако страха у Агаты нет. То ли шум в голове мешает, то ли смирилась.

Страха нет… А вот и смерть…

Шестеренка, Карлос, удар… Могучий удар, вминающий леди Кобрин в стену, разрывающий на части, убивающий… Могучий удар…

Агата улыбается.

– Хорошо поработали, – проворчал Безвариат, угрюмо оглядывая растерзанный зал. – Справились.

– Сделали, что хотели, – негромко подтвердил Карлос. Он оперся на длинный меч и устало вытер лоб, точнее, размазал по нему разводы грязи и чужой крови. – Жалеешь?

– Нет, – вздохнув, отозвался Сотрапезник. – Я должен был это сделать.

Праймашина погибла. Трубы, механизмы, баки, смесители, насосы – все превратилось в груду еще горячего железа, обильно политого смесями прайма. Где-то еще горело, потрескивало, что-то булькало, шипело, из ящиков вылетали искры, но Праймашина погибла.

Книги, с помощью которых ее настраивали, сгорели. Так же, как чертежи, по которым ее строили. Так же, как сами строители – ученые, мастера и подмастерья. Человеческий гений доказал, что ему подвластно все на этом свете, и тут же, словно устыдившись собственного величия, уничтожил результат многолетнего кропотливого труда.

Праймашина погибла.

– Самое смешное, что об этом никто и никогда не узнает, – слабо улыбнулся Карлос. – Ты создал величайшую в истории машину, мы ее разрушили, но никому и никогда об этом не скажем.

– Что верно, то верно, – кивнул Сотрапезник.

И вдруг уставился на молодого лорда пристальным, неожиданно тяжелым взглядом.

Секунда. Три секунды. Пять. Выдерживать давление ученого Героя было трудно, однако Карлос справился. Смотрел в ответ, слегка прищурившись, и молчал, всем своим видом показывая, что лично он сказал все, что хотел, и теперь ждет вопроса.

Который последовал через десять секунд.

– Почему ты ее не спас?

Лорд грустно улыбнулся:

– Ты до сих пор ее любишь…

– Почему не спас?

– Не успел.

И еще один жест, близнец предыдущего, – усталый жест ладонью по лбу, призванный продемонстрировать, насколько сильно измотан Грид.

– Ты – Герой, ты мог успеть. – Сотрапезник не был удовлетворен ответом. – Ты мог прыгнуть на шестеренку и сбить ее в сторону.

– Ты до сих пор ее любишь…

– А ты? Кого любишь ты?! Неужели только себя? Агата была совсем рядом, нужно было только прыгнуть…

«Кого я люблю? Отец мертв. Мариду я предал. Герои? Наверное, да. Смешно, но – да. Мои Герои. Моя семья».

– Агата хотела меня убить, – медленно произнес Карлос. – И она хотела убить тебя.

– Ты все-таки изменился, – вздохнул Сотрапезник.

– Не мог не измениться, Безвариат, не мог, – с грустью подтвердил молодой лорд. – Ты тоже далеко не тот, что был до приема прайма, иначе не отправил бы Мариду на смерть.

– Так это была месть за нее?

– Нет. – Карлос печально посмотрел на ученого. – Не месть – рассудок. Марида должна была умереть. Агата должна была умереть. Рассудок, мы поступили прагматично. Я изменился… – Глаза молодого человека странно блеснули, словно в них появились… Слезы? Он сбился, однако сумел закончить: – Я стал жестче, но держу себя в руках.

– Неужели? – саркастически поинтересовался Безвариат.

– Нужно было убить Агату, – ответил Карлос. – А я просто остался в стороне.