Молча уставилась я на Романа. Должно быть, мой вопрошающий взгляд обладал особой силой, Роман лишь тяжко вздохнул и принялся рассказывать.

— А что я еще мог сделать? Ведь Арман Гийом уже и взрывчатку заготовил, хотел в нашем гараже заложить так, чтобы взрыв произошел в его отсутствие. И пан де Монпесак погиб бы первым, а приписали бы все запасам бензина, которые он держал в гараже. Оставалось лишь взрыватель установить, вот Гийом и вез его на украденном мотоцикле. Все бы заняло у мерзавца считанные минуты, и он спокойно присоединился бы к поджидавшим его в ресторане пани Танской и приятелю, якобы вернувшись из туалета. Двадцать минут пробыть в туалете имеет право. Даже шестнадцать, я потом все проверил. А происходило это, если помните, сразу после оформления вашего гражданского брака с паном Гастоном.

Не только пани Танская и приятель, и другие посетители ресторана подтвердили бы — мерзавец провел в ресторане весь вечер, никуда не отлучаясь.

Страшные вещи рассказывал Роман, но ведь все это уже осталось в прошлом, так что слушала я с таким чувством, словно читаю лихо закрученный детектив, совсем не относящийся ко мне.

— А дальше? — жадно поторопила я Романа.

Тот опять тяжко вздохнул. От меня легко не отделаешься.

— Ну и я успел. Да вы и сами, небось, заметили, как долго и неуклюже пытался я пристроиться на автостоянке перед загсом. Вы уж, милостивая пани, избавьте меня от изложения подробностей.

— Так когда же вы еще успели его в воду бросить? — не понимала я. — Уложились за шестнадцать минут...

— Ну, это сделал позже...

И больше Роман ни слова не добавил. А до меня с опозданием дошло — из загса мы возвращались с трупом в багажнике!!!

Долго мы оба молчали. Роман опять не сводил глаз с чего-то за моей спиной. Теперь я знала с чего. Собравшись с силами, все-таки полюбопытствовала:

— А пуля из старинного ружья... Оно откуда взялось? И не обнаружит ли полиция...

— Этого ружья полиция никогда не обнаружит, — спокойно ответил Роман.

— Вы уверены? Почему?

— А потому что оно затерялось еще сто пятнадцать лет назад.

Сколько труда стоило мне выудить из Романа подробности, но я должна была знать все!

Выяснилось — опять он совершил путешествие во времени. Ученые кретины снизошли к его просьбе и разрешили махнуть туда и вернуться обратно. Взяв одно из ружей моего покойного мужа, Роман вернулся в будущее, сделал что требуется, потом опять перескочил барьер временной с ружьем, разобрал его на части и эти части побросал в старый колодец, который на его глазах за ненадобностью начали засыпать. Теперь от этого колодца и следа не осталось, так что бояться нечего. И вернулся в свое время.

Четыре раза проклятый барьер пересекал, ученые даже на основании таких экспедиций сделали какие-то важные открытия в области науки о пространстве и времени, им явно понравилось, даже сами стали предлагать предпринять еще парочку прыжков туда-сюда, так что есть возможность...

Я пока не стала затрагивать эту тему, переключившись на еще не до конца выясненные детали.

— А мотоцикл... с ним что?

— Да ничего. Владелец поднял шум, в полицию обратился, а та быстро отыскала пропажу, Решили — вор поездил и бросил, владельцу вернули его любимое средство передвижения, и вообще это неважно.

— А... ухо? Куда подевалось?

— Пани же знает, Сивинский чуть ли не каждый день жег костры в саду, осень ведь стояла. Алмаз — тот же уголь, все сгорело, пошло в компост.

Вот, оказывается, и компост пригодился.

— Спасибо вам, Роман! — тихо, но от всего сердца поблагодарила я. А Роман опять смотрел не на меня, а на портрет моей матери. И как-то торжественно произнес:

— Я сделал что мог. Думаю, клятву свою сдержал. Другого выхода не было, иначе пани никогда не смогла бы жить спокойно.

А мне вспомнилось его первое признание, понятно и упорство, с которым он все время возвращался в прошлый век к женщине, которой отдал сердце и всю свою жизнь, втайне и без надежды на взаимность. И почему так постоянно заботился обо мне, не думая об угрожавшей ему самому опасности.

— Так той женщиной была моя мать? — хотела убедиться я.

— Да! — просто ответил Роман. — Теперь я могу в этом признаться, настали другие времена. Тогда же не смел и намекнуть, меня бы вышвырнули из дома, иди на все четыре стороны. И вечно приходилось остерегаться, как бы не выдать себя, чтобы никто не догадался о моей великой любви, а пани графиня в первую очередь. И видимо, мне не до конца удалось скрыть свои чувства, ведь не кому-то, а именно мне пани графиня на смертном одре велела торжественно поклясться, что я никогда не оставлю ее дочь и стану заботиться о ней, как о собственном ребенке. Вот почему я и решил спасти ее дочь от верной гибели, сделав свое дело, хотя, возможно, мой поступок и не очень христианский. Надеюсь, пани не имеет ко мне претензий?

Я так и подскочила в кресле.

— Какие претензии? О чем вы, Роман? Да я до конца дней своих буду благодарить вас за себя и свою семью, словечка никому не пикну! Вы так рисковали из-за меня, прыгая столько раз через этот проклятый бело-зеленый барьер.

Ну и снова началось. Роман который уже раз попытался объяснить мне принцип перехода из одного времени в другое, напрасно уверяя, что бело-зеленый барьер на моем лугу не имеет к этому никакого отношения. Чуть ли не волосы на себе рвал от отчаяния, что до меня не доходит. Пришлось в конце концов сделать вид — поняла, потому что Гастон вернулся, а при нем вести такие разговоры рискованно. Зачем ему вообще знать о таких вещах? Пусть живет спокойно.

Возможно, Роман и прав в том, что касается барьера на моем лугу, уверяя, что он лишь часть прежней полосы препятствий для тренировки лошадей. Однако я решила больше не рисковать. Наняла рабочих с соседней стройки и перед самым своим отъездом во Францию лично проследила за тем, как они разобрали на мелкие кусочки проклятый барьер, выкопали столбики и порубили их, и все сожгли. Только после этого я смогла вздохнуть спокойно.

А самое смешное выяснилось по приезде во Францию. Оказалось, что именно я, как единственная родственница, наследую принадлежащую Арману его недвижимость в Ретале...