неожиданно Вы, человек другого мира, Вы мне стали совсем “не чужой”!..

Я люблю Ваше творчество, но мне бы ужасно хотелось показать Вам ещё одну грань жизни — свет и тени тех неизмеримых высот, того бега в будущее, куда революция — эта великая мятежница — завлекла человечество.

Именно Вы — поэт — не можете не полюбить её властного, жуткого и всё же величаво прекрасного, беспощадного, но мощного облика».

Судя по второму известному письму Александры Коллонтай, адресованному Игорю Северянину, она получила от поэта телеграмму и письмо с просьбой помочь ему в издании книг и, как следует из другого её письма, не замедлила откликнуться на его просьбы: «попытаюсь сделать всё, чтобы помочь поэту, творения которого ценю и люблю». «Очень, очень хотела бы Вас повидать. Жаль, что чисто технические затруднения мешают Вам проехать сюда [в Норвегию]. Вот бы где Вы повидали мощь Вашего бога — природы!»

Позже Игорь Северянин потерял связь со своей кузиной. В письме Августе Барановой от 24 июня 1923 года поэт спрашивает: «Кстати — не знаете ли Вы адреса Александры Михайловны Коллонтай, моей троюродной сестры?» В том же году он пишет стихотворение «Кузине Шуре» с посвящением «А. М. К.» (1923), которое является своеобразным поэтическим ответом на советы и пожелания сестры. Такими близкими и разными они были в то время.

Вы пишете, моя кузина, Что Вам попался на глаза Роман «Падучая стремнина», Где юности моей гроза, Что Вы взволнованы романом, Что многие из героинь Знакомы лично Вам, что странным Волненьям сверженных святынь Объяты Вы, что я, Вам чуждый До сей поры, стал меньше чужд... ......................................................... Спасибо, дорогая Шура: Я рад глубокому письму. Изысканна его структура... И я ль изысков не пойму? Всё, всё, что тонко и глубоко Моею впитано душой, — Я вижу жизнь не однобоко. Вы правы: я Вам не чужой!

Воспоминания в стихах и прозе

Автобиографические произведения Игоря Северянина составили особую страницу его творчества. Отвечая на вопрос, как он работает (по-бальмонтовски: «Но я не размышляю над стихом» или иначе), Северянин говорил: «Нет, наоборот: размышляю долго. Придерживаюсь Пушкинско-Брюсовской школы. Впрочем, некоторые из своих последних поэм писал всего по нескольку дней — импровизацией». Лёгкость стиха, импровизационная непосредственность повествования отличают его поэмы, названные автором романами в стихах. О первом из них — о романе «Падучая стремнина» — говорилось выше.

Следующее произведение в этом жанре — «Колокола собора чувств. Автобиографический роман в 3-х частях» (Юрьев-Tartu: Издательство В. Бергмана, 1925) — датируется январём 1923 года. Он написан в Тойле вскоре после возвращения Северянина из Берлина, после встреч с Маяковским осенью 1922 года, всколыхнувших воспоминания о турне футуристов по Крыму в январе 1914 года. Турне было устроено на средства поэта Вадима Баяна и называлось «Первая олимпиада российского футуризма». Главная героиня романа — «артистка-футуристка» Софья Шамардина изображена под именем Сонечки Амардиной.

В феврале 1923 года в Тойле была написана «Роса оранжевого часа: Поэма детства в 3-х частях» (Юрьев-Tartu: Издательство В. Бергмана, 1925). В ней развиваются мотивы посвящённой Фёдору Сологубу «Поэзы детства моего и отрочества» (1912), рассказывается о родителях поэта, о его детских и юношеских годах и путешествии на Дальний Восток. Упоминаются многие события и люди, о которых Северянин знал со слов матери — о бабке Пелагее, сестре Елисавете, дяде Михаиле, о первом муже матери, о крёстном отце поэта Салове, о Коллонтай — Шурочке Домонтович, сестре Зое и др. Поэт словно бы возвращается вспять, ища в детских воспоминаниях забытье эмигрантской жизни.

Оба романа в стихах были изданы к двадцатилетию творческой деятельности поэта. В статье «Колокола оранжевого часа» Евгений Шевченко писал об Игоре Северянине и по поводу его недавно вышедших в юрьевском издательстве книг: «... “Роса оранжевого часа” — поэма детства. <...> Не сменяется ли у Игоря Северянина “мороженое из сирени” куском насущного чёрного хлеба — хлеба мечты о возрождении России? И кто знает, не искупит ли он своего прошлого поэтического карнавала новыми для него часами “пасмурных будней, горя и всяких невзгод”. Быть может, с новым сборником появится и новый Игорь Северянин, как ни трудна будет его задача. Ибо есть предметы, о которых нельзя писать соком “апельсинов в шампанском”. А нужно о них писать кровью сердца, тяжёлыми, простыми словами... <...> каждый год признанной своей литературной деятельности Игорь Северянин отмечал новым томом стихов. Плодовитость завидная. И если, как-то пришлось в другом месте и по другому случаю отметить, Игорь Северянин, “беспечно путь свершая”, твёрдо оставался до сих пор на прежнем месте, не двигаясь ни вперёд, ни назад, то теперь в его напевах стало звучать нечто новое, от “вечернего звона”.

Ещё невнятны эти новые звуки, и потому пока обозначим их именем далёкого благовеста “колоколов оранжевого часа”...»

Критик варшавской русской газеты «За свободу!» противопоставлял два периода жизни Северянина: «Колокола собора чувств» — роман из времён, когда поэт был «пьян вином, стихами и успехом, цветами нежа и пьяня, встречали женщины его повсюду... <...>

Теперь северную мглу сменила тьма непросветная, страшные мысли о той, о которой поэт