ажурная пена, Где встречается редко городской экипаж...

— Ну как же я мог это забыть?!

Я опять ему говорю: “О да! Забыть нельзя того, что нечего и помнить”.

И вдруг он кричит через весь зал Фелиссе, своей жене: “Фишенька! Фишенька! Тут любят стихи!”

А “Фишенька”, я заметила, что она не ела, не пила, она даже так выдвигалась, чтобы нас хорошо видеть, наш угол стола. И она вдруг... отвечает так же звонко: “Пригласи в Тойлу! Пригласи в Тойлу!”

Ну, вот так я получила приглашение в Тойлу».

Северянин обращался к новой знакомой в шутливом тоне: «Милая невежа», «Ирушка», «дитятко». «Я жду Вас, Ирушка, одну — мне нужно с Вами говорить более или менее интимно», — писал он 18 июля 1932 года. О себе он говорил:

«Приближается весна. Солнце-то, заметьте, каково! Душа полна грусти и радости, боли и блаженства.

Стареющий поэт (как это жутко звучит!) всё ещё преисполнен любви к миру, людям и молодым женщинам. И это, думается, так понятно, так неизбежно, так нужно!..»

Отметим, что возникший как несколько игривый в письме от 1932 года образ «стареющего поэта» обрёл глубину и силу спустя год, когда Северянин влюбился (цикл «Цикламены»):

Стареющий поэт... Два слова — два понятья. Есть в первом от зимы. Второе — всё весна. И если иногда нерадостны объятья, Весна — всегда весна, как ни была б грустна. Стареющий поэт...О, скорбь сопоставленья! Как жить, как чувствовать и, наконец, как петь, Когда душа больна избытком вдохновенья И строфы, как плоды, ещё готовы спеть?.. «Две возлюбленные — Музыка и Поэзия...»

«Две возлюбленные — Музыка и Поэзия...»

Самым заметным признаком приближения поэзии к музыке считается стремление к музыкальному интонированию стихов. Стихи Северянина на редкость музыкальны, и поэт не преувеличивал, когда писал: «Я — композитор». Говоря о себе как о композиторе, Северянин подчёркивал повышенное внимание к строгому, продуманному, словно в музыкальном произведении, построению каждой своей книги. Среди любимых композиторов Северянина были Амбруаз Тома и Джакомо Пуччини, Пётр Ильич Чайковский и Николай Андреевич Римский-Корсаков. Как мы помним, Северянин признавался: «Музыка и Поэзия — это такие две возлюбленные, которым я никогда не могу изменить»; «Стихи мои стали музыкальными, и сам я читаю речитативом, тем более что с детских лет я читал уже нараспев и стихи мои всегда были склонны к мелодии».

Свои выступления Северянин называл поэзоконцертами и стихи действительно «пел». Семён Рубанович в лекции, прочитанной на одном из поэтических вечеров Игоря Северянина в Политехническом музее в Москве 31 января 1915 года, отметил, что эмоциональность является «источником почти песенной певучести его стихов, такой властной и заразительной, что стихи его хочется петь. Игорь Северянин и поёт свои стихи — и напев их так внятен, что его можно записать нотными знаками. И это не прихоть чтеца — напев в них заключён потенциально и можно даже вскрыть технические причины этой напевности».

Сохранились нотные записи импровизированного пения-чтения Северянина (сделана Сергеем Фёдоровичем Кайдан-Дешкином) и Маяковского (запись Павла Ильича Лавута). В них видна опора на бытовые музыкальные жанры городского романса у Северянина и марша, частушки у Маяковского.

Многие сочинения поэт озаглавил музыкальными терминами: «Первая симфония», «Увертюра», «Элементарная соната», «Романс», «Примитивный романс», «Элегия», «Хабанера», «Эпиталама», «Полонез “Титания”», «Notturno» (ит.), «Nocturne» (фр.), «Prelude» (I, II, III и т. д.) и др. Подобные названия довольно часто встречаются в стихах Андрея Белого, Михаила Кузмина, Валерия Брюсова и других поэтов Серебряного века, стремившихся создать музыкальные формы в слове. Лариса Гервер замечает, что «степень серьёзности и основательности музыкальных намерений может быть очень различной. Часто всё сводится к названию, которое создаёт некий музыкальный колорит. Таковы многие “симфонии” и “сонаты”». В отличие от Брюсова, написавшего «Воспоминание, симфонию 1-ю, патетическую в четырёх частях, со вступлением и заключением» (1918) после серьёзных консультаций с музыкальными теоретиками, Северянин создавал свои сонаты с импровизаторской лёгкостью. В его «Элементарной сонате» (сборник «Громокипящий кубок») воспроизводятся основные внешние черты музыкального сочинения: многократная повторность тем, раздельность частей, перемены ритма, темпа и метра. Здесь выделяется экспозиция вместе со вступлением и репризой:

О, милая, как я печалюсь! о, милая, как я тоскую! Мне хочется тебя увидеть — печальную и голубую... Мне хочется тебя услышать, печальная и голубая, Мне хочется тебя коснуться, любимая и дорогая! Я чувствую, как угасаю, и близится моё молчанье; Я чувствую, что скоро — скоро окончится моё страданье. Но, Господи! с какою скорбью забуду я своё мученье! Но, Господи! с какою болью познаю я своё забвенье!