...Только когда пришла весть про Владлена и кораблики отплыли из сознания, как бы хорошо они ни бегали по морю и ни топили все, что плавает, Гном перестал считать достижения и обратился к потерям.

5 сентября. Владивосток. Вечер

— Мы, люди, пока не можем смириться со смертью, — сказал адмирал. — Через пять минут я жду у себя всех старших офицеров Штаба флота. Россия объявила войну Японии.

Действия правительства планов Гнома не меняли. Отсутствие Владлена, уехавшего вместе с Гномом готовить николаевскую высадку, сказывалось на том, что перестала работать система бесперебойного отслеживания и курирования Т-групп до их полного уничтожения, как говорил Агнец. Конечно, в Приморье был штаб этого дела, который сам по себе Т-группа. Но Маша только к вечеру прислала ему точечную схему последних двух дней по терактам. А японцы могли сейчас активизироваться во всех точках и создать флеш-панику. Про события в Биробиджане Гном вообще узнал из Интернета. Там была инсценирована заурядная боевка на межэтнической почве, но унесла она с собой около ста человек убитыми и раненными. Дурацкий эпизод, но пришлось звать амурских казаков, благо этих не приходится просить сесть в седло. Там, в этой дыре, Биробиджане, вообще нет никаких сил противостояния, там пара think tank-oв, работающих на себя и на запад, да школа выживания при них. Ну, евреи себе - ищут, где больше заварки. Отвлекают гады-японцы силы и внимание от основных направлений. В Поронайске в момент начала боя в заливе Терпения, совпавшего со штурмом города с юга и с запада, терра-группа, понятно, захватила мэрию: кураж у них, паника у нас. Но ненадолго, отбили. Пока отбивали, те по берегу продвинулись, к счастью, недалеко. «Все равно, что бросить бомбу в баню, чтобы посмотреть, как девки разбегаются». Агнец серьезно занимался терактами, а у Гнома все не доходили руки до этих глупостей. Боялся он только единого флеша. Но он чувствовал, что может спланировать такое только сам. Холмские ребята, отбившие поронайскую мэрию, чудесно себя проявили, оказался там командиром их бывший игрок из СахГУ, старший лейтенант Мишка Зин.

Первого тревожил Григорич. «Прямо как реперная точка бытия», — шутил Гном. Однако полковник Мазуров, вопреки обычным своим манерам, глупо и слезно просил Гнома и командование - не отдавать Итуруп, а уж он, Первый, в долгу не останется. Хотя что он им сделает? — Игорь только ухмыльнулся. Перенесет через послевоенную депрессию на крыльях кросс-культурной программы АТР?

«Когда мы о чем-то просим за другого, значит, потом не расплатимся. Круглое — значит оранжевое», — ругался Гном.

Первый просто параноидально боялся сглазить операцию. Там пока был паритет. Дома, после войны он расскажет Маринке, завернутой в махровую простыню после ванны, как корабли ходили мимо Итурупа, как они легко взяли Кунашир, Уруп и не спешили с треклятым островом и треклятым Берковским, о котором знал даже Коидзуми. Вот ведь какой вред на войне от роли личности в экономической истории!

6 сентября. Остров Итуруп. Утро

Пятого к ночи, однако, в японском штабе посчитали, что довольно дали господину Берковскому наслаждаться выделенным положением звезд. В семь утра при легком бризе два эсминца «Амагири» и «Юмагири», не чуя подвоха, пристроились артиллерийским и ракетным огнем смести самодеятельные укрепления Итурупа и обеспечить своим овладение ключевыми пунктами упрямого острова. В это время крейсер «Бурный», покинувший Охотское море, как бы нечаянно вошел в пролив Фриза и возьми да и запроси у Итурупа местоположение японцев. Обрадовавшись хоть какому кораблю, с Итурупа рапортовали «давай к нам», и сведения, пусть и не слишком точные, были отправлены. Деточкин по привычке «пойди туда, не зная куда, по приблизительным координатам» посылает придержанные от прошлого боя «москиты», и японцы принимают их по две на борт, потому что им, зазнайкам, оказалось нечем сбивать. Бывает и так. «Бурный» прошел пролив и скрылся в тени берега. «Потому что нечего светиться, — решает Деточкин, — и ракеты кончились». В общем, он не сразу даже и сам узнал, что на «Юмагири» случился внутренний взрыв, и эсминец скоро затонул, а «Амагири» в ступоре горел, подполз к берегу, итуруповцы его сладострастно расстреляли чем Бог послал, он опрокинулся и умер на мелком месте. Деточкин, получив через сутки результаты своей стрельбы, был доволен, но пребывал в некой озабоченности по поводу будущего: у него в том момент кончились — как бы так сказать для делового человека — почти кончились ракеты. Идеей Гнома — подгрузить ему ракет с подводной лодки — он был вовсе не окрылен и собирался многократно использовать чью-то матушку, потому что штиль в этих водах невечен и нечаст. Несколько волнительным был для «Бурного» и дальнейший означенный Штабом маршрут, и то, что маленький «Разлив» скользнул мимо японских берегов, прикинувшись рыбаком, так у него ж, кэпа «Разлива», не крейсер и был. Но лодка подошла как по расписанию и, используя любимую в школьной физике тему рычагов и плеч, Деточкин остался при ракетах с одной травмой у члена экипажа и курсом на юг. В ту же ночь «Бурный» записал электромагнитный сигнал от взрыва и видел далекое облако в виде гриба, а Деточкин с офицерами уже вспомнили, не маму за ногу, а Шиву, что означало: кранты, ребята, ядерная война. Доплавались! «От такого не может сберечь даже цельноосиновый меч». Над Японским морем повисла радиотишина, но радист на «Бурном» успел получить от Гнома утешающие известия, что, мол, это уже не первая электромагнитная воздушная тварь в этой войне. И что живы будем, не помрем. Деточкин не был сторонником ядерного оружия и не любил фильмы «Безумный Макс 1—2—3». В конце концов, «Бурный» под- грузился, затихарился и еще немало поплавал со своим шахматным капитаном.

7 сентября. Владивосток

Седьмого сентября—траурный день войны — Гном запомнил навсегда, и еще 20 лет спустя уныло напивался в любой компании, чтобы не помнить. Он был традиционным чуваком и знал, что в этот момент японы переиграли их не на такт. А на уровень. И ничего нельзя было доказать. Как если бы у тебя умерла жена, ты был в отъезде, открыл дверь ключом, пришел и в горе упал на колени перед ней, а потом следователь нашел твои отпечатки рук и губ. «Но на мертвом же теле!» — возопишь ты. Но поздно. Ты будешь убивцем. Тебя будут подозревать, потому что настоящего виновника не найдут, и ты будешь доказывать и докажешь, и экспертиза подтвердит, но ты останешься навсегда в той ситуации. Так и здесь. Гном не мог писать об этом. Он написал четыре книги об этой войне и все время заканчивал их вначале шестым числом, заявляя перепуганным издателям, что на этом стратегия кончилась и началась карма. Потом соглашался и лаконично, теряя эмоции, излагал дальнейшее. Его издавали хорошими тиражами, жена гордилась и прощала его крики и пьянки в ежегодных сентябрях. Сын рос кудрявым, как мать, и рыжим, как Гном. Это примеряло с действительностью.

Японцы доломали общественное мнение... Они объявили траур, они склонились в поклонах перед миром, они воспроизвели память о Хиросиме. Они пали ниц, но, между прочим, не прекратили осаду Поронайска. Они были безупречны. Они не винили Россию. Которая вероломно объявила им войну. И, наверное, — но они не могут этого доказать — сбросила на мирный город атомную бомбу. Погибли люди. Император Японии воззвал к милосердию. Тоже мне, Папа Римский нашелся. У Гнома поднялось давление, таблетки не помогали. Первый заставил его лечь, вкатил ему снотворное под видом лекарства, отправил на сутки в госпиталь.