— Марион! Рад, что вы приехали из Сан-Франциско. Вы, Исаак, уже на ногах?

— Свадьба без шафера все равно что повешение без веревки.

Марион спросила, нервничает ли будущая новобрачная.

— Лилиан нервничает? Она набрала семнадцать подружек невесты в лучших салонах моды, и у нее в жилах течет ледяная вода. — Хеннеси гордо улыбнулся. — К тому же Нью-Йорк не видел невесты прекраснее. Подождите, сами посмотрите.

Он повернул голову и холодно кивнул Дж. П. Моргану.

Белл прошептал Марион:

— Этот рекорд будет побит, если мы решим обвенчаться в Нью-Йорке.

— Что-что? — спросил Хеннеси, покровительственно хлопнув Моргана по плечу и отвернувшись от него.

— Я только сказал, что пойду повидаюсь с женихом. Можно поручить Марион вашим заботам, мистер Хеннеси?

— Буду рад, — ответил Хеннеси. — Идемте, дорогая. Дворецкий сказал, что с шампанским придется подождать, пока не будут даны обеты, но я знаю, где его держат.

— А нельзя ли мне сначала увидеться с Лилиан?

Хеннеси указал на второй этаж. Стук в дверь вызвал внутри визг и смех. Три девушки проводили Марион к туалетному столику Лилиан, где собралось еще несколько девушек. Марион улыбнулась, увидев, что ее возраст внушает им страх и благоговение.

Лилиан вскочила и обняла ее.

— Слишком много румян?

— Да.

— Ты уверена?

— Ты идешь венчаться, а не в бордель.

Школьные подруги Лилиан содрогнулись от смеха. Лилиан велела им:

— Брысь.

На несколько мгновений они остались одни.

Марион сказала:

— Ты выглядишь такой счастливой.

— Я счастлива. Но немножко нервничаю из-за… ну, ты понимаешь, ночью… потом.

Марион взяла ее за руку.

— Арчи один из немногих мужчин, которые искренне уважают женщин. Он будет для тебя всем, кем пожелаешь.

— Ты уверена?

— Я знаю таких людей.

Белл нашел Арчи Эббота в раззолоченной приемной. Он был с матерью, красивой женщиной с гордой осанкой и благородными манерами, которую Белл знал еще с колледжа. Она поцеловала его в щеку и спросила об отце. А когда отплыла — величественно, как океанский лайнер — чтобы поздороваться с родственниками, Белл заметил, что она, кажется, довольна выбором невесты.

— За это я благодарен Старику. Хеннеси ее очаровал. Конечно, она считает дом слишком экстравагантным, но мне сказала: «Мистер Хеннеси так чудесно вырублен, грубовато, как старая каштановая балка». И это было еще до того, как он объявил, что строит для нас на Шестьдесят Четвертой улице дом с личными покоями для матушки.

— В таком случае дважды поздравляю.

— Трижды, раз уж ты заговорил об этом. Все банкиры Нью-Йорка прислали свадебные подарки… Боже, посмотри только, кто пришел из великого извне!

«Техасец» Уолт Хэтфилд, стройный, как лонгхорн, и загорелый, как кактус, прошел по комнате, убирая со своего пути горожан, как стряхивают пепел с сигареты. Он оглядел позолоченный потолок, живопись на стенах, ковер под ногами.

— Поздравляю, Арчи. Повезло тебе. Здорово, Исаак. Вид у тебя еще бледный.

— Нервничаю, все-таки я шафер.

Хэтфилд оглядел сливки нью-йоркского общества.

— Клянусь, дворецкий Хеннеси показался мне гремучей змеей на пикнике.

— Что ты с ним сделал?

— Пообещал снять с него скальп, если он не пропустит меня к тебе. Нужно поговорить, Исаак.

Белл подошел ближе и понизил голос.

— Тело нашли?

«Техасец» Уолт покачал головой.

— Искали выше и ниже по дороге. Нашли наплечную кобуру, вероятно, его. И ботинок с петлей для ножа. Но тела нет. Парни считают, что его сожрали койоты.

— Не верю, — сказал Белл.

— Я тоже. Звери всегда что-нибудь оставляют, руку или ногу. Но наши охотничьи собаки ничего не нашли… Прошло три месяца…

Белл ничего не ответил. А когда снова улыбнулся, то потому, что увидел вошедшую Марион.

— Всюду глубокий снег… — продолжал Техасец.

Белл молчал.

— …я обещал ребятам спросить. Когда закончатся поиски?

Белл положил одну руку на плечо Техасцу, второе — на плечо Арчи, посмотрел обоим в глаза и дал ответ, какой они ожидали услышать:

— Никогда.

12 декабря 1934 года

Гармиш-Партенкирхен

Исаак Белл в последний раз очистил ото льда тюленью шкуру и втащил волокушу по крутому склону, занесенному снегом и скользкому от льда. На вершине стоял замок Кинкейда. Прежде чем дойти до него, Белл остановился и посмотрел на яркий электрический свет несколькими сотнями ярдов ниже; свет обозначал пропускной пункт и бронированные машины немецких солдат, охранявших дорогу к главным воротам.

Увидев, что солдаты прячутся от метели, он возобновил подъем, направляясь к задней стене замка. Грандиозное сооружение доказывало изобретательность Кинкейда. Даже потерпев поражение, он сумел сохранить столько, что мог позволить себе жизнь в роскоши. По обоим концам большой стены возвышались башни. В нижней части дальней башни светились окна: там жили охранники и слуги. Единственное освещенное окно в ближней башне отмечало личные комнаты Кинкейда.

Белл остановился у сугроба под древней стеной, чтобы перевести дух.

Он достал из саней абордажный крюк, размотал прочную веревку с узлами и высоко бросил. Крюк, обтянутый резиной, неслышно впился в камень. Используя узлы как опоры, Белл поднялся на стену. Ее гребень был усеян битым стеклом. Он рукавом расчистил место, подгребая стекло к себе, чтобы оно бесшумно упало наружу. Потом перебрался через стену, подтянул веревку с узлами, спустил ее с противоположной стороны и слез во двор. Окно светилось на втором этаже пятиэтажной башни.

Бел прошел по двору к толстой наружной двери и открыл ее. Один засов он вернул на место, чтобы ветер не распахнул дверь. Потом прошел через двор к маленькой двери у подножия башни. Здесь был современный замок, но сыщики Ван Дорна узнали имя изготовителя, и Белл получил возможность практиковаться до тех пор, пока не стал открывать этот замок вслепую.

Он не питал иллюзий относительно легкого ареста. Восемнадцать лет назад они едва не схватили Кинкейда, но в хаосе, охватившем Европу по окончании мировой войны, тот сумел ускользнуть. Они вновь подобрались к нему в гражданскую войну в России, но неудачно. У Кинкейда были друзья в обоих лагерях.

Совсем недавно, в 1929 году, Белл подумал было, что загнал Кинкейда в угол в Шанхае, но тот опять вывернулся, едва не убив при этом Техасца. Не было причин полагать, что за минувшие пять лет Кинкейд стал менее изобретателен или опасен, несмотря на то, что сейчас ему уже перевалило за шестьдесят. Злые, с самой мрачной улыбкой предупредил Джо Ван Дорн, не стареют, потому что никогда не заботятся о других.