Белл пронес тело Кинкейда вниз по лестнице, потом к выходу из башни и вынес на снег. Пройдя через двор, он отодвинул последний засов, державший дверь, открыл массивные ворота и вдоль стены вернулся к своим саням. Завернул тело в брезент, встал на лыжи и начал спускаться с горы.

На этот раз путь давался легче, чем длинный переход по долине, три мили крутых, но ровных склонов. И хотя снег повалил гуще, ориентироваться было легко — просто надо было идти вниз. Но, как и предупредил Ханс, на последней тысяче ярдов перед деревней склон стал гораздо круче. Устав, теряя власть над ногами, Белл упал. Потом встал, поправил сани, без происшествий проделал последние двести ярдов и остановился за сараем рядом со станцией.

— Хальт!

От входа в сарай на него смотрел человек. Белл узнал шинель и высокую тулью офицерской форменной фуражки гестаповцев.

— Ты как из водевиля выскочил.

— Считаю это за комплимент, — сказал Арчи Эббот. — Давай помещу нашего друга в багажный вагон. — Он вытащил из сарая деревянный гроб. — Надо ли озаботиться тем, чтобы ему хватило воздуха для дыхания?

— Нет.

Они уложили Кинкейда, по-прежнему завернутого в брезент, в гроб и закрыли крышку.

— Поезд вовремя?

— Одной метели мало, чтобы немецкий поезд опоздал. Билет есть? Я провожу тебя через границу.

Поезд входил на станцию, в свете прожектора блестел снег, поднятый его роторным снегоочистителем. Белл зашел в вагон, показал билет. И только когда опустился на плюшевое сиденье в теплом купе первого класса, понял, как замерз и устал, как болит у него все тело.

Тем не менее, его охватила радость, ощущение достигнутой цели. С Саботажником покончено. Больше Чарлз Кинкейд никого не убьет. Белл спросил себя, достаточно ли наказана Эмма Комден за то, что шпионила в его пользу за Осгудом Хеннеси. Отпустил ли он ее безнаказанной? Ответ был: нет. Она никогда не будет свободна, пока не сбежит из тюрьмы своего сердца. Чего — Исаак Белл знал это лучше большинства мужчин — не будет никогда.

Час спустя поезд замедлил ход в Миттенвальде. Кондукторы громко просили пассажиров подготовить паспорта для проверки.

— Я приезжал кататься на лыжах, — ответил Белл на вопрос пограничника.

— Что это у вас за «багаж» в багажном вагоне?

— Старый друг разбился о дерево. Меня просили сопровождать его тело домой.

— Покажите!

Солдаты с карабинами 88 калибра вереницей пошли по коридору вслед за Беллом и пограничником в багажный вагон. На гробе сидел Арчи Эббот. Он курил сигарету «Штурм» — отличная деталь, отметил Белл: марка «Штурм» принадлежала нацистской партии.

Эббот не потрудился встать перед пограничником. Глядя холодными серыми глазами, презрительно кривясь, он рявкнул на безупречном немецком:

— Жертва — друг рейха!

Пограничник щелкнул каблуками, отдал честь, вернул Беллу паспорт и выпроводил солдат. Белл остался в багажном вагоне. Полчаса спустя они прибыли в Инсбрук. Австрийские грузчики уложили гроб в катафалк, который ждал на платформе в сопровождении посольского лимузина. На обеих машинах развевались американские флаги. Помощник посла подал Беллу руку.

— Его превосходительство извиняется, что не смог лично вас встретить. Ему трудно ходить. Старые футбольные травмы, знаете.

— И полтонны жира, — пробормотал Арчи Эббот.

Президент Франклин Делано Рузвельт, борясь с последствиями Великой Депрессии, устранил препятствие — реакционные газеты Престона Уайтвея, — назначив бывшего босса Марион послом в Австрии.

Белл положил руку на гроб.

— Скажите послу Уайтвею, что «Агентство Ван Дорна» высоко ценит его помощь, и передайте мою личную благодарность… Минутку!

Он достал из кармана бланк доставки, лизнул его оборотную сторону и приклеил на гроб. На бланке было написано:

ДЕТЕКТИВНОЕ АГЕНТСТВО ВАН ДОРНА

ЧИКАГО

В ПАМЯТЬ: АЛОИЗИУСА КЛАРКА,

УОЛЛИ КИЗЛИ, МАКА ФУЛТОНА

В Париже было раннее холодное утро, когда Исаак Белл вышел из поезда на Восточном вокзале. Собираясь остановить такси, он залюбовался сине-черным «Бугатти-Ройал». Расхваленная, как самая дорогая в мире, машина безусловно была красива и величественна.

«Бугатти» неслышно остановился у обочины перед Беллом. Из открытой кабины выскочил шофер в ливрее.

— Бонжур, мсье Белл.

— Бонжур, — удивленно ответил Белл, думая «Что теперь?» и жалея, что оставил в сумке свой немецкий автоматический пистолет.

Шофер открыл дверь в роскошный пассажирский салон.

Марион Морган похлопала по сиденью рядом с собой.

— Я подумала, ты захочешь прокатиться.

Белл сел и тепло поцеловал ее.

— Как все прошло? — спросила она.

— Дело сделано, — ответил он. — Сейчас Джо Ван Дорн везет его тело на крейсере по Средиземному морю. Через две недели оно будет в Штатах.

— Поздравляю, — сказала Марион. Она знала, что он все ей расскажет, когда будет готов. — Я так рада тебя видеть.

Белл ответил:

— А я рад видеть тебя. Но тебе не следовало так рано вставать.

— Ну, я не то чтобы встала… — Она распахнула ворот манто, показав красную шелковую ночную сорочку. — Я подумала, ты захочешь позавтракать.

Машина влилась в поток уличного движения. Белл взял Марион за руку.

— Могу я кое о чем спросить?

— О чем угодно.

Она придала его ладонь к щеке.

— Откуда у тебя этот «Бугатти-Ройал»?

— Ах, это. Вчера вечером я выпила перед сном в баре отеля, и какой-то милейший француз попытался снять меня. Слово за слово, и он настоял, чтобы я пользовалась его машиной, пока я в Париже.

Исаак Белл посмотрел на женщину, которую любил уже почти тридцать лет.

— «Милейший француз» — не те слова, чтобы успокоить мужа. Как ты думаешь, почему этот старый джентльмен был так щедр?

— Он безнадежный романтик. Миляга буквально расплакался, когда я объяснила, почему не могу пойти с ним.

Исаак Белл кивнул, дожидаясь, пока обретет дар речи.

— Конечно. Ты ответила ему: «Мое сердце уже сказало».

Марион поцеловала его в губы.

— Ты что, плачешь?