Дневник Тани

22 декабря

Пусть на моей могиле напишут: «Она ненавидела математику». Стоило бы ненадолго умереть, чтобы разжалобить, устыдить и поставить на место этих эгоистичных, жестоких, равнодушных к моим страданиям тиранов. Шутка.

А может быть, и не шутка.

Оказывается, человек за очень короткое время может дойти до состояния полной униженности.

Я вздрагиваю, когда ко мне обращаются учителя. Мне кажется, что каждый может в меня бросить камень. Я начала горбиться, и волосы у меня лезут так сильно, что на расческе остается целая прическа. Я не сочиняю больше сценарий, потому что мне кажется, что я вообще не могу сделать ничего стоящего. Я даже почти не пишу Дневник. Это творческий кризис.

Из-за всего этого мне кажется, что я НЕ ТОЛЬКО ТУПАЯ, НО И НЕКРАСИВАЯ. ЖАЛКОЕ ЗРЕЛИЩЕ.

Человек в юности не может быть один, считать себя не таким, как все, отдельным. Человеку в 17 лет необходимо ощущать себя частью целого, принадлежать какой-то идее, компании. А если нет, это может плохо кончиться.

А если человек от природы не уверен в себе, то совсем плохо.

Может быть, мне начать верить в Бога? Я могла бы перед сном встать на колени на бархатную подушечку, распустив свои белокурые кудри, как прелестный ангелочек, и молиться: хоть бы меня выгнали из этой школы, выперли, вымели поганой метлой, возможно ли такое счастье?

28 декабря

Такое счастье возможно. Меня выгнали. Перед самым Новым годом!

Директриса сказала маме, что она может мной гордиться…

Не могу писать, плачу. Маму вызвали в школу, и мы вместе вошли в кабинет директора. Директриса сказала «забирайте документы», и у мамы сделалось такое жалкое лицо, как будто она вдруг оказалась перед всеми голой. Директриса сказала маме, что она может мной гордиться, что никому еще не удавалось так ловко втирать очки. Меня назвали махинатором и Остапом Бендером. Но это практически синонимы.

Это все мое невезение. Лева три дня не был в школе, уезжал на всесоюзную олимпиаду. Результатов еще нет, но Лева сказал «могло быть лучше». Но это ничего не означает. Лева пошел в дядю Илюшу. Дядя Илюша всегда на всякий случай ждет худшего. Папа считает, это еврейская черта.

Так у кого мне было списывать, пока его не было? Все открылось: и что я списываю, и вся моя система «списывание – выбегание в туалет». Также открылось, что я не понимаю, что списываю.

Мама дрожала. Губы дрожали, руки тряслись. Лучше бы она заплакала, но она никогда не плачет, она сухая и сильная, как ковыль. Говорит, что показывать на людях свои чувства – распущенность!

Директриса сказала «можно учиться и в обычной школе». Она не нарочно ударила маму по самому больному. Что мамина обычная дочь, тупица тряпочная, будет учиться в обычной школе.

– Девочка не виновата, что у нее нет способностей. Может быть, она проявит себя в чем-нибудь другом… Не ругайте ее, – напутствовала маму директриса (добрая, пожалела меня), и мы вышли из кабинета.

– Ну что же делать, мой глупый кот, будем держаться, – мужественно сказала мама, и тут я смертельно испугалась: если она ко мне добра, значит, моя жизнь действительно кончена.

Мы шли по коридору, мама все повторяла «выгнали, выгнали…». Я плакала. Мы прошли по всей школе, по коридору, спустились по лестнице и вышли на улицу. Все это было как в кино: мама выводит свою воющую дочь из цитадели науки. А последний кадр должен быть такой: мы уходим вдаль, от школы, наши фигуры становятся все меньше и меньше, пока не растают.

Что было дома! Господи! Что было!

Папина растерянная улыбка медленно превращается в гримасу, мама на диване в застывшей позе плюс тети-Фирина беготня вокруг дивана с валерьянкой, дядя Илюша курит одну сигарету за другой. При драматических событиях он всегда пьет коньяк и курит где придется, как в праздник.

– Нет, вы понимаете, какая она неспособная? Даже заслуги ее деда и отца перед советской наукой не позволяют им держать ее у себя, даже из жалости… Она махинатор! Позор, какой позор! Никого, слышите, никого еще не выгоняли из этой школы за обман, она без-на-деж-ная…

Мама говорила что-нибудь ужасное про меня и опять отворачивалась к стенке. Все сидели у дивана и смотрели на нее со скорбными лицами, как будто я умерла и они меня оплакивали.

Хотя как бы я вместе со всеми сидела у дивана, если бы я умерла?

Господи, как бы хоть немного ее утешить. Но как? Даже заслуги моего папы перед советской наукой не позволили им терпеть меня, тупицу тряпочную. Моя жизнь – это череда неудач.

Но еще хуже – папа.

– Неужели ты не могла справиться с программой? Или обратиться за помощью? Или, в конце концов, во всем признаться? Порядочный человек не ставит своих близких в унизительное положение. Это недостойное поведение. Это подлость.

Подлость? Я подлая? Я зарыдала, как раскаявшаяся преступница, как Мария Магдалина, даже начала икать. И тут взорвался дядя Илюша. И закричал:

– Эмка! Я не дам тебе ее мучить!

Тетя Фира с упреком посмотрела на папу, взяла меня за руку и посадила к себе на колени. Зашептала:

– Моя маленькая, моя маленькая мышка. – И погладила меня по голове, и закричала: – Вы! Посмотрите, что у меня в руках! Господи! У нее же волосы клоками лезут!

– Вот! Теперь вы довольны?.. До чего довели ребенка! – простонал дядя Илюша. И сказал: – Господа, вы звери.

У нас с ним много любимых фраз из кино, хотя сам фильм «Раба любви» я не особенно люблю.

Дальше все кричали одновременно.

Дядя Илюша кричал: «Фаинка, ты же мать!» и «Фирка, ты же учитель!».

Мама с дивана кричала: «Вам хорошо говорить, у вас Лева!»

Тетя Фира кричала: «Лева у нас, и Таня у нас! Если ты не считаешь, что у нас общие дети, то иди к черту, Фаинка, мы больше не друзья!»

А папа, как обычно, любовался тетей Фирой.

Если бы снимали кино «Портрет идиотки на фоне великого человека», это была бы кульминация сюжета.

И тут зазвонил телефон. Папа покивал в телефон и сказал:

– Так. Всем тихо. Кое-какая информация. Ну… олимпиадная математика – чрезвычайно закрытый мир, но через цепочку моих аспирантов удалось узнать. Я не обозначал своего интереса к Леве, просто попросил позвонить, когда будут известны результаты. Приятель моего аспиранта дружит с…

Тетя Фира задрожала и быстро скрестила за спиной пальцы, я видела!

– Эмка, не томи! Лева попал в команду на международную?.. – спросила мама. Она заранее светилась, как сорок тысяч звезд. Это ее правило: нужно думать о хорошем. Работает со всем, кроме меня.

– Он попал в команду запасным, – сказал дядя Илюша. Это его правило: нужно думать хуже, а не лучше.