Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Он еще раз махнул рукой, и его коренастая фигура растворилась в тумане.
– Возвращаемся… – сказала Гульшан.
Илий вздрогнул от ее тихого голоса. Вязкий туман обступил их со всех сторон, и если бы не тропинка, им никогда бы не дойти до монастыря. Сырая пелена таяла, расходилась, вдалеке блеснул теплый огонек.
Триста шагов отделяли его от дочери. Он шел в этом тумане и раньше, вчера, позавчера, всю жизнь – не зная, куда идет, не зная, кого спасает.
Он шел, потому что неизведанное – это смерть. В конце пути туман обязательно приоткроет занавес и под ним – разгадка, ответ. Плохой или хороший, печальный или радостный – неважно. Главное, знай себе иди за ответом, за ясным утром, в котором очертания предметов любимы и знакомы…
– Илий!
– Да…
– Вы спите на ходу.
Его пальцы ощутили грубое дерево и холодное железо монастырских ворот. Ночь, вокруг все еще ночь.
Гульшан постучала. Откуда-то сверху донеслись приглушенные голоса, словно кто-то катался по волнам. В щелях забегали огни. Заскрипел засов. Дверь поддалась.
Старая монахиня с сеточкой морщин вместо губ поманила их за собой, поднимая повыше лампадку. Они прошли узкий мрачный коридор, еле переставляя ноги, и тут же перед ними расцвел огнями и красками монастырский двор, полный свечей, людей и глаз, которые, не отрываясь, смотрели на вошедших.
Быстрая худая фигурка отделилась от толпы и с размаху бросилась на доктора, обняла костлявыми руками, ткнулась грязными, пахнущими дорогой волосами доктору в подбородок.
– Дэн…
– Как… Я думал…
Парень тихо заплакал. Илий взлохматил ему волосы, прижал крепче. Гульшан ласково погладила Дэна ладонью по щеке.
– Все прошло. Все позади.
Подросток обернулся на ее голос, разглядел красную полосу на шее, открыл рот, но ничего не смог произнести, взял ее руку и поцеловал раскрытую ладонь, прижал к щеке. Девушка не сопротивлялась. Она тоже плакала. Уже второй раз, в том же саду, сама не зная, почему.
Когда Илий поднялся в гостевую комнату, Зарина уже спала.
Он стоял и смотрел на ее румяное лицо со светлыми завитушками, прилипшими к вспотевшему лбу. Пошевелишься, издашь громкий звук, и мираж растает.
– Она – маленький герой – услышал он шепот за плечом.
Гульшан стояла в комнате – как давно, он не знал.
Доктор облизал губы:
– Сильно… она была напугана?
– Как любой ребенок, оказавшийся без родителей в незнакомом месте.
– Эти воспоминания, – Илий тяжело опустился на стул. – Они останутся на всю жизнь.
– Некоторые ученые считают, – прошептала Гульшан. – Что дети помнят себя только с четырех.
– Ученые, – пробормотал Илий. – Что-то я им больше не доверяю.
Они переглянулись и беззвучно рассмеялись.
– Все, доктор, – девушка подняла его со стула. – Будьте послушным мальчиком. Пора отдыхать. Вы ляжете здесь или в соседней комнате?
– Здесь, – сходу ответил Илий.
Гульшан сощурилась.
– С ней больше ничего не случится, не волнуйтесь.
Он кивнул:
– Сегодня ночью точно не случится.
За окном пел колыбельную сверчок. Из окошка лился ночной воздух, пахнущий цветами и свежей листвой. Илий с трудом оторвал взгляд от лица дочери, повернулся.
– Гульшан, я хотел сказать…
Дверь тихонько скрипнула.
Илий сел на матрац и, несмотря на усталость, еще долго не мог заснуть. Он глядел, глядел, а туман таял и расступался.
Глава 39
Больше, чем везение
Солнечный квадратик приближался и отдалялся. Звал, слепил, озорничал и не давал спать. Дэн переворачивался с боку на бок, укрывался одеялом, но яркие лучи все равно находили щели и медленно будили его.
Парень приоткрыл глаза, разглядел крохотное окошко на фоне серой стены, узнал тесную гостевую комнатку при монастыре и снова закрыл веки.
Он пил сон жадно, взахлеб. После ночевок на сырой земле и глинобитном полу обычная кровать превратилась для него в райское облако. Но просыпаться ему не хотелось не только из-за мягкой постели – ему снилось детство.
Размытый силуэт женщины бродил у воды, под ивами. Солнечные блики падали ей на лицо, и он никак не мог узнать ее.
Раньше этот сон мог сниться ему всю ночь. Он долго ходил вокруг фигуры, пытаясь разгадать фокус: почему она исчезает, как только он начинает видеть ее под новым углом?
Этим утром женщина сама шагнула ему навстречу, протянула руку. Дэн коснулся ее пальцев и вернулся в те воспоминания, которые когда-то запрятал так глубоко, что они ему даже не снились. Он увидел двор с желтым колодцем и качели, сделанные из автомобильной покрышки. Россыпь цветов в саду и потрепанный футбольный мяч.
На веревках сушится белье. Дэн сидит на скамейке и болтает ногами. Солнышко щекочет загорелые щеки. Стрекозы играют в догонялки. Кто-то теплый, большой, пахнущий хлебом и цветами, прикасается к его плечу.
Мальчик поворачивает голову и видит лицо матери: оно покрыто веснушками, смешные морщинки собрались возле глаз. Мать смотрит на него так, словно обнимает.
Весь остальной мир перестает существовать, остается только ее лицо в ореоле волос и мягкого света. И это лицо невозможно изучить до конца, хотя именно его ты знаешь лучше всех остальных лиц на земле.
– Нет, – бормотал Дэн, сквозь дремоту, – нет-нет, только не просыпайся…
Здесь, с ней, он больше не одинок. Здесь он защищен, и ему всего хватает. А там мир, полный злодеев, и каждый хочет его похитить, убить.
– Нет, еще чуть-чуть.
Утренний свет побеждал, лицо матери сияло, улыбалось только ему и никому другому на всем белом свете.
Дэн медленно открыл глаза.
«Я дома. Сейчас войдет дедушка и скажет, чтобы я шел завтракать».
Он вскочил. В голову толпой ревущих разноцветных хулиганов брызнули образы, звуки, запахи. Пылающие полудницы, вооруженные бандиты, зной, скрип песка на зубах, ночной холод, слезы, объятия в монастырском саду, сияние огней, горячий воск свечей, ступени, кровать, сон…
Действительно ли все случившееся с ними было наяву?
До его слуха донесся звон колокола.
Дэн бросился к одежде, поспешно натянул шорты, рухнул на пол, не устояв на одной ноге, толкнул входную дверь. Да! Да! Да! Все это случилось на самом деле. Полудницы и пожары, наемники и бандиты у моста, Махмед, схвативший его в лесу и пытавшийся убить, темные тоннели под курганом, долгое путешествие через пустошь с детьми на руках.
«Неужели все это было со мной?»
Он обернулся. Стоптанные ботинки глазели на него дырочками для шнурков и ухмылялись кривыми подошвами.
В корпусе для гостей его встретила тишина.
Лицо у Дэна вытянулось, как у обиженного ребенка.
Что, если ночью опять что-нибудь произошло, и
