— Вы плохо информированы, кэптен, — обиженно выговорил он, встав, наконец, на защиту престижа своего отечества. — Не стоит раньше времени списывать Великобританию со счетов. Да будет вам известно, что ядерные боеголовки к «Поларисам» будем делать мы, на наших заводах, а не в Америке.

Я тут же парировал.

— Только командовать подлодками, которые их получат, будут американцы, а не вы.

— И тут вы неправы, кэптен, — не мог удержаться от ответа сэр Эдвард. — В подписанном соглашении есть одна, но весьма существенная оговорка. Она позволяет нам, если того потребуют высшие национальные интересы, самостоятельно принимать решение об использовании ядерного оружия.

Эврика! Я был доволен. Беседа за карточным столиком у рождественской елки принесла свои плоды. Из дебатов с господином Томкинсом стало ясно, что договоренности в Нассау фактически открыли путь для создания независимой ядерной составляющей в рамках НАТО — британских сил сдерживания, флота английских атомных подводных лодок.

Под утро гости отправились спать в отведенные для них комнаты. Более роскошных апартаментов, чем те, что выделил своим гостям в ту рождественскую ночь хозяин дома, я не видел никогда. Огромные кровати с балдахином, шелковое постельное белье, хрустальные канделябры, персидские ковры тонкой ручной работы. Казалось, роскошь сочилась отовсюду.

Следующий день встретил нас белоснежным светом в стеклах окон. Его излучал выпавший за ночь на дворе снег. Все окрестности вокруг дома лорда Эднама стали удивительно похожи на знакомый зимний российский пейзаж.

Хозяин дома, верный привычке, отправился после легкого завтрака на конную прогулку, а гости с беспокойством думали, как им придется добираться домой по свежевыпавшему снегу. Кое-кто решил не испытывать судьбу и, пользуясь гостеприимством хозяина дома, остался в имении лорда Эднама еще на денек-другой. Мне же нужно было возвращаться в Лондон.

Люди лорда Эднама помогли мне выкатить из гаража машину на дорогу. Обледеневшее за ночь шоссе являло собой жалкую картину. Огромное количество машин стояло у обочины. Многие англичане с непривычки боялись ехать в гололед. Для меня же снег и лед были старыми знакомыми и по поездкам в России, и по командировке в Норвегии.

Рождество лондонская погода отметила неприятными сюрпризами. Город надолго накрыла пелена густого тумана. Автокатастрофы тут же последовали одна за другой, превратив в горы лома сотни автомашин на обочинах дорог и забрав жизни почти у двух сотен англичан. Потом вдруг выпал снег и грянули необычные для страны морозы, продержавшиеся в январе 1963 года долгих три недели.

По мнению экспертов, таких заморозков в Великобритании не случалось полтораста лет. Суровая по английским меркам зима, — температура тогда упала до минус пяти градусов по Цельсию, — вызвала настоящий хаос в стране. Замерзли железнодорожные стрелки. Шоссейные дороги оказались заваленными снегом, который нечем было убирать. Даже хорошо известная нашей разведке радарная станция в Филингдейлсе, должная обеспечивать обнаружение советских ракет за четыре минуты до их приближения к Англии, не подавала признаков жизни, пока ее огромные шары-антенны, да и весь командный комплекс не очистили ото льда и снега саперы, доставленные вертолетами.

Погода погодой, а работа работой, — полагал я, обдумывая планы на наступивший 1963 год. Впрочем, здесь, как и в случае с погодой, меня подстерегала неприятная неожиданность. Размышления о планах на год прервал телефонный звонок шефа.

— Ты мне нужен. Срочно зайди, — услышал я сухой и чуть нервный голос Анатолия Георгиевича.

Какое-то неприятное предчувствие тут же овладело мною. Что-то случилось, — подумалось мне.

— Знаю, тебя это огорчит, — сказал генерал Павлов. — Но пришел приказ из Москвы о твоем срочном отзыве.

— Ничего себе новогодний подарочек из Центра! — попробовал сострить я, хотя от такой новости мне было вовсе не до шуток.

— Да уж, — согласился шеф, — подарок и для меня не из приятных. Я крепко рассчитывал на твою помощь здесь. Да и столько совместных дел намечалось…

— Что же случилось? — спросил я. — Или провинился в чем?

— Да бог с тобой, Женя, какая там вина! — сказал генерал. — Москва считает, что тебе лучше вернуться. Полагают, что здесь назревает крупный политический скандал вокруг всей этой истории с Кристиной Килер, Профьюмо и тобой.

— Анатолий Георгиевич, волков бояться — в лес не ходить. Черт с ними! Скандал так скандал. Давайте и я поскандалю. Мне же не привыкать.

— Нет, Евгений Михайлович, это приказ. Собирайся в дорогу, — уже иным, не дружеским, а командным тоном выговорил Павлов.

— Слушаюсь, — без дальнейших пререканий выдохнул я, поняв, что спорить в данном случае абсолютно бесполезно.

Вернувшись к себе в кабинет, я дал команду своему референту Паше Шевелеву готовить материалы к передаче дел. Тот начал было говорить что-то о своем сочувствии в связи с моим отъездом, но я его не слышал. Мои мысли были заняты другим.

— Стоп! — скомандоваля сам себе. — А ведь это же провал, Евгений Михайлович. Полный и абсолютный провал. Если уж получится скандал, то мои связи с Уардом, Килер, Профьюмо и Астором неизбежно будут раскрыты. Меня «засветят» тут же. А это — «волчий билет» на все мои дальнейшие служебные командировки на Запад.

Я позвонил Стиву и назначил с ним встречу.

Через час мы гуляли по заснеженному Гайд-парку и молчали. Слов не было ни у одного из нас. На прощание я не мог даже сказать Стиву правду о том, почему меня отзывают. Соврал, что серьезно заболела мать. Кажется, Уард понял, что дело не в ней вовсе, а в назревавшем скандале. Его опасность Стив почувствовал раньше всех, еще минувшей осенью, но ход событий уже ничто не могло остановить.

Перед тем как расстаться, и на этот раз уже навсегда, мы по-русски крепко обнялись и трижды расцеловались.

— Юджин, ты — мой друг. Ты это знаешь. И другом останешься навсегда. Будь счастлив, — сказал на прощание Стив.

— Мне очень трудно с тобой расставаться. Пожалуйста, береги себя, — сказал я в ответ и отвернул взгляд в сторону, чувствуя, что едва сдерживаю слезы.

— И ты тоже, — быстро выговорил Стив, резко повернулся, чтобы не выдать свое волнение, и зашагал прочь.

Последние перед отъездом дни пролетели незаметно. Торжественные проводы устроила мне лондонская ассоциация военно-морских атташе. Их прощальный подарок — серебряные сигаретница и поднос — долгие годы потом украшала мой рабочий стол в Москве. На подносе по металлу были выгравированы имена всех 28 членов ассоциации. Маленький прощальный банкет устроили для меня и ребята из военного атташата посольства.

Я успел проститься с сэром Колином Кутом и Полом Риччи, сэром Годфри Николсоном и лордом Астором, с лордом Эднамом и лордом Эрраном. Впрочем, со многими проститься я так и не смог.

Церемонии и прощальные обеды следовали один за другим в каком-то сумасшедшем ритме. Время моего пребывания в Англии стремительно истекало. Я принимал сочувствия знакомых в связи с отъездом и болезнью матери. Выслушивал пожелания здоровья и успехов в работе. А сам никак не мог успокоиться из-за вынужденного отъезда. Ведь я едва успел развернуться в работе. Вышел на влиятельных людей. Получил отличные источники информации. Такие перспективы открывались на ближайшие годы. И вдруг — отзыв! Впрочем, я прекрасно понимал и обоснованность решения Центра. Понимал и в то же время отказывался его понимать.