что за чушь, тупая шлюха? – прорычал Марвел, разводя руки, чтобы помешать мне ударить.

И тогда, в последнее мгновение, я вспомнила совет Элли.

– Нет, – сказала я. – Не по голове. Вы же мужчина.

Марвел бросился на меня, и я опустила молоток.

Я умолчу о месте, которое избрала для удара, но сообщу, что сразу поняла: отныне, если мне доведется драться с мужчинами, это будет моя любимая мишень, ведь место это, в отличие от черепа, мягкое, а после удара не видно ни крови, ни других повреждений.

Достаточно описать последствия моего вмешательства: Марвел как будто сдулся, согнулся пополам, сделал глубокий выдох и застыл в этой позе. Но он все равно продолжал пожирать меня демоническим взглядом, лицо его искривилось, превратившись в нечто чуждое нашему здравомыслящему лучезарному миру, в нечто чуждое самой жизни. То было выражение безумия, которое несли в себе Десять; такого безумия я не наблюдала даже у самых буйнопомешанных узников Эшертона и уж тем более у моего пациента. То был хаос, который страшнее даже самого зла.

Но меня уже было не остановить.

«За тебя, Элли, за тебя, Мэри», – приговаривала я.

После удара по голове Марвел повалился назад – именно в тот момент, когда наверх взбегали Салливан и Лоусон; увидев меня, они на секунду замерли – видимо, оттого, что облик мой, с перерезанным горлом, которое они сами и изготовили, и с молотком в руке, никого не мог оставить равнодушным. Поэтому они не успели подхватить падающего мужчину. А вот меня подхватить успели – наверно, убоявшись, что я из ребячливого любопытства пожелаю выяснить, как звучат другие мужчины, на которых играют молотком.

Эндрю Марвел погрузился в воды подвала, где в море из собственных слез плавала непомерная голова Алисы, а рядом с ней головы Шляпника, Кота, Гусеницы – все они крутились в водовороте, напоминающем финальный вихрь из «Приключений Алисы в Стране чудес», и только голова Белого Кролика металась из стороны в сторону, как будто боялась опоздать. А Джимми Пиггот двумя руками держал выигрышную карту.

Этой картой был мистер Икс, спасенный от буйства стихии.

А Уидон и Понсонби, в свою очередь, позаботились о спасении сэра Оуэна.

9

Дождь шел на убыль, наводнение тоже. Труп Эндрю Марвела до сих пор плавал среди персонажей «Алисы». Кто-то (возможно, Дойл), глядя на плавающие предметы и на тело Марвела, которое тоже стало неодушевленной вещью, с безопасной позиции на лестнице – где все меня радостно приветствовали, но сначала любезно попросили отложить молоток, – как будто между делом поинтересовался судьбой его преподобия.

– А разве он не здесь? – встревожился мистер Икс.

– Я его не вижу, – сказал Дойл.

– Не знаю, куда он подевался, – добавил Салливан.

– Он ушел вместе с Кларой, – выпалила я. – Я слышала, как они поднимались по лестнице… Кажется, Клара просила его о защите…

– О господи, вы называете это защитой! – Сидящий на лестнице сэр Оуэн рассмеялся, несмотря на боль в раненой руке.

– Девочка! Я о ней позабыл! Вы слышали, куда они пошли?

– Нет… – Я пыталась вспомнить. – Но, может быть… они пошли в комнату к его преподобию…

– Это самое вероятное. – И мистер Икс возвысил голос. – Бегите!! Бегите туда, во имя всего, что вам дорого!

– Они все равно не успеют, – заметил сэр Оуэн. – Если этой девочке предоставится хотя бы одна возможность…

В кроличьей норе (IV)

Ах, боже мой, я опаздываю, думает он.

Но он успевает.

Когда они с девочкой заходят в комнату, Кэрролл в одиночку, следуя указаниям Клары, придвигает к двери тяжелый комод – ох, какой скрежет!

Вообще-то, он довольно долго возится, но зато теперь она будет себя чувствовать более защищенной.

– Мы пришли вовремя, Клара, – говорит он наконец. – Никто не причинит тебе вреда.

Девочка улыбается, но она все еще напряжена. И это естественно после всего, через что ей пришлось пройти.

Что неестественно – так это ее взгляд.

Потому что взгляд ее – летнее небо, то безоблачное небо и тот озаренный солнцем вечер, что навсегда запечатлелся в памяти Кэрролла.

Этот взгляд возвращает его к Алисе того бессмертного вечера.

В этом прозрачном озере Кэрролл видит сам себя, и увиденное ему не нравится.

– Алиса, теперь я понимаю, – говорит он, не отводя взгляда. – Вся моя печаль… Вся пустота, из-за которой я перестал писать, фотографировать и преподавать математику… Я провалился в кроличью нору, Алиса… Я обвинял себя, хотя и не желал этого признавать… Теперь я это вижу. Я винил себя за мое желание… Господь свидетель, этого не знала даже ты. Я так хотел тебе признаться, что так никогда и не сказал. Любопытно, правда? Я всегда был таким… Алиса Лидделл, ты была для меня как звезда: обожаемая, но недостижимая… Вот и вся моя вина.

– Никто не виноват в любви, ваше преподобие, – говорит стоящая перед ним девочка. – На самом деле это были и не вы. Это было нечто, что сделала она, сама того не сознавая.

Кэрролл пристально смотрит на девочку. Клара отвечает на его взгляд с мудрой уверенностью, ее глаза широко распахнуты и так спокойны, что, если бы она не была всего лишь девочкой, это было бы страшно, думает Кэрролл.

– Она? Алиса?

– Да, но ее вины здесь тоже нет. Она сделала так, чтобы вы невольно ее возжелали, и вы ее возжелали…

– Как? Как ей удалось?

– В тот вечер, в лодке, она делала определенные движения и говорила определенным образом. Она сама не знала, что делает. Все произошло случайно. Из этого родились и ваша сказка, и ваше желание.

– А откуда ты знаешь?

– Меня ведь обучали, ваше преподобие… ОНИ объяснили мне, что такое происходит с любым желанием. Это магия. Это то, что порождаем мы, это есть в наших телах… И, если мы обучились, мы умеем это делать по своей воле.

Кэрролл слушает ее с изумлением. Клара подходит еще на шаг.

– Как такое возможно? Алиса… в тот вечер… в лодке?

– Она вела себя определенным образом, это породило желание. И она заставила вас написать эту книгу.

– Это просто поразительно. Откуда в тебе такая уверенность?

– Потому что я тоже это делаю. Но я… – Девочка обеими руками берется за подол своей рубашки. – Я делаю это осознанно.

И она поднимает рубашку. И Кэрролл смотрит.

И падает в кроличью нору.

Алисы больше нет. Клары больше нет. Есть только темнота, в которой он не может дышать. Он задыхается. А еще он слышит далекий голос Белого Кролика – это след, по которому он должен