— Ты побывал в их мире, — пробормотал Говард. — Точнее, тебе довелось увидеть частичку их мира. А эта девушка…

— Дженни.

Говард печально кивнул.

— После всего того, что ты рассказал, я опасаюсь, что она уже не вернется к жизни.

Я ничего не ответил. Я никогда толком не видел даже лица этой девушки. Все, что я знал, — ее имя. И тем не менее слова Говарда поразили меня до глубины души.

Говард, похоже, это почувствовал.

— Для нее лучше, если она уже мертва, — тихо сказал он. — Никто не может выжить после того, как между его сознанием и сознанием ДОИСТОРИЧЕСКОГО ГИГАНТА устанавливается духовная связь. А если даже она и жива, то находится сейчас в той эпохе. Ты уже ничего не сможешь для нее сделать.

Он вздохнул, закрыл на несколько секунд глаза и затем добавил изменившимся голосом:

— Это все объясняет.

— Объясняет что?

Говард посмотрел на меня каким-то странным взглядом, несколько раз покачал головой, встал и отошел от моей кровати. Я слышал, как он очень долго возился где-то позади меня. Затем он вернулся и снова сел на край кровати. В руках у него было зеркало.

— Посмотри сюда, — сказал он.

Я повиновался.

Почти целую минуту я смотрел в зеркало, скованный ужасом, не в силах оторвать взгляд от собственного изображения. Мое лицо казалось осунувшимся и усталым. На моей щеке кровоточила свежая царапина, а над ней…

Коготь ДОИСТОРИЧЕСКОГО ГИГАНТА оставил глубокую — до самой кости — рану на моем лбу, резанув его от брови до границы волос.

А там, где эта рана заканчивалась, прядь моих волос — сантиметров пять в ширину — стала белоснежно-седой. Эта прядь имела форму зигзагообразной молнии и тянулась до затылка…

Наконец, после бесконечно долгой, как мне показалось, паузы Говард первым нарушил молчание.

— Ты меня никогда не спрашивал, как твой отец получил свою рану, — сказал он. — Я мог бы тебе рассказать об этом.

Я с трудом оторвал взгляд от зеркала. Мне уже было известно, что скажет Говард, но я почему-то страшился говорить об этом вслух.

— Он…

— …совершил то же самое, что и ты, — сказал Говард. — Ты спас всех нас, парень. Но я не стану от тебя ничего скрывать. Рано или поздно ты все равно узнал бы об этом. Ты, так же как и твой отец, убил одного из ДОИСТОРИЧЕСКИХ ГИГАНТОВ. И ты сам понимаешь, что это значит.

Да, я понимал. Еще как понимал. Я осознал это еще в тот самый момент, когда посмотрел на себя в зеркало и увидел прядь белоснежно-седых волос, которая как бы символизировала окончательное перевоплощение меня в наследника и преемника моего отца, в том числе и внешне.

Мы оба уничтожили самых ужасных демонов, когда-либо пребывавших на Земле. Наши судьбы были одинаковы. Его предназначение уже свершилось, а моему только предстояло свершиться. Когда-нибудь.

Я убил одного из ДОИСТОРИЧЕСКИХ ГИГАНТОВ, и я понимал, что это значит. Теперь они будут преследовать меня. Они, если потребуется, будут настойчиво разыскивать меня даже на краю света.

А может, и в других мирах.

НА ЭТОМ ЗАКАНЧИВАЕТСЯ ЧЕТВЕРТАЯ КНИГА

Как это часто бывает после сильного шторма, море было спокойным и неестественно гладким. Было тихо, даже шум ветра, всю ночь завывавшего возле высоченных отвесных прибрежных скал, взбивая в пену волны у их подножья, с восходом солнца утих. Единственными звуками, нарушавшими тишину, были шаги трех человек, осторожно приблизившихся к верхнему краю бело-серой, словно отделанной мрамором, скалы и теперь заглядывавших с ее вершины в пропасть.

Огромное серое нечто, беззвучно приблизившееся к берегу и лежавшее, притаившись, между рифов, не заметило их.

Когда Бенсен спустился на пляж, он почувствовал, что поранил руки — теперь они кровоточили. Впрочем, спуск был не особенно опасным. Бенсен вырос неподалеку от этих мест и еще ребенком лазил по скалам вверх-вниз. Кроме того, эта скала была не такой гладкой и отвесной, как другие, поэтому и менее искусный скалолаз вполне смог бы одолеть пятьдесят-шестьдесят футов спуска. Но он все-таки поранил кожу об острые выступы, и соль, покрывавшая, словно блестящие доспехи, поверхность скал — результат регулярного контакта с соленой морской водой — попала в ранки, вызывая невыносимую боль.

Бенсен, дожидаясь, пока два его спутника тоже окажутся внизу, достал из кармана платок и стер кровь со своих пальцев. Норрис уже ловко и стремительно спускался вниз, тогда как Махоуни — с перекошенным от ужаса лицом — стоял на выступе скалы и явно никак не мог решиться, наделать ли ему в штаны от страха или же повернуть назад. Последний участок спуска был самым трудным.

— Чего ты ждешь, Флойд? — крикнул Бенсен. — Скалы специально для тебя не станут превращаться в ступеньки. Спускайся!

— Я… черт побери, я этого не осилю! — крикнул Махоуни в ответ. — Я боюсь высоты, ты же знаешь. Я не смогу спуститься.

— Тогда прыгай сюда! — гаркнул Бенсен. — Здесь же невысоко. А внизу — мягкий песок.

— Прыгать? — у Махоуни аж дух свело, и, несмотря на довольно большое расстояние между ними, Бенсен увидел, как Махоуни, и без того уже бледный, побледнел еще больше. — Ты, что, спятил? Здесь же целых двадцать футов!

Бенсен ухмыльнулся, отошел на шаг от скалы, чтобы Норрис мог спуститься на землю, и, пожав плечами, отвернулся. Он вообще не хотел брать Махоуни с собой, однако Норрис настоял на участии Махоуни в этом предприятии. Впрочем, может быть, он прав. Флойд Махоуни был, вероятно, самым большим трусом в радиусе ста миль отсюда, но при этом он считался лучшим ныряльщиком в Дернессе. Он был им необходим. Наверное.

Норрис ловко спрыгнул со скалы на песок, выпрямился и посмотрел, нахмурившись, на свои руки, которые теперь были покрыты ранками и кровоточили так же, как и у Бенсена. Затем он обернулся и посмотрел на море. Было по-прежнему тихо, ни ветерка. Вода в результате отлива отступила, пляж стал шире и теперь представлял собой тридцати- или даже сорокафутовую полосу песка, покрытого накопившейся за ночь морской пеной. Между бровей у Норриса пролегла глубокая складка, в результате чего он выглядел старше, чем был на самом деле.

— Ничего не видно, — пробормотал он.

Бенсен вытащил из кармана сигарету, заскорузлыми пальцами чиркнул спичкой о коробок и прикурил. Лишь после этого он отреагировал на слова Норриса.

— Это чья была идея — прийти сюда — твоя или моя?

Складка между бровей у Норриса стала еще глубже.

— Но я же, черт возьми, точно его видел, — раздраженно сказал он. — Оно где-то здесь.

Бенсен глубоко затянулся сигаретой, несколько раз кашлянул и затем, ругнувшись, швырнул сигарету в море. Дым от сигареты был горьким, а его дыхание все еще не восстановилось. Вроде бы недолгий спуск со скалы утомил его больше, чем он предполагал. Норрис, нахмурившись, наблюдал за его действиями, но так ничего и не сказал. Они молча дожидались, пока Махоуни — с трудом, с длительными остановками — спустится к ним. Лицо у Махоуни стало очень бледным, а на лбу у него, несмотря на холод, проступили мелкие капельки пота.