— Пошли, — сказал он. — Пошли отсюда, пока не начался шторм. У меня есть пара вопросов к мистеру Филлипсу.

По ночам мне все время снились кошмары. Это был один и тот же сон, все время один и тот же — жуткая череда видений, причем я точно не помнил, что именно мне снилось, но я почти регулярно, вскрикнув во сне, просыпался ночью весь в поту, а пару раз — об этом Говард рассказал мне позже — ему с Рольфом пришлось изо всех сил держать меня за руки и за ноги, потому что я судорожно бился во сне, едва не изранив себя. Я никак не мог вспомнить, о чем же был этот сон, за исключением одного: в моем сне фигурировал некий мужчина. Он был с бородой и с белой, похожей на зигзагообразную молнию прядью волос, начинавшейся у его брови и тянувшейся почти до затылка. Кроме того, во сне часто появлялось и некое злое существо, которое я толком никак не мог рассмотреть. Мне казалось, что оно состояло из черноты и превратившегося в плоть ужаса, а также из извивающихся щупальцев и уродливого, похожего на попугаичий, клюва, с которого капала кровь. А еще во сне мне всегда слышались голоса. Они вели беседу на языке, который я не понимал, но знал, что он древнее человеческой расы, может быть, даже древнее самой жизни. Впрочем, даже хорошо, что мне никогда не удавалось вспомнить подробности этого кошмарного сна, потому что, если бы мне это удалось, мой рассудок, наверное, не выдержал бы. Мне и без того было не по себе. Видения, которые удержались в моей памяти, были расплывчатыми и блеклыми, словно их заволакивал туман или наползающая клочьями густая дымка: это были какие-то ландшафты, быть может, даже города, погруженные в черноту или же окрашенные в тусклые цвета, для которых на человеческом языке и названий-то нельзя было сыскать; странные искаженные предметы; черные моря из жидкой смолы, на берегах которых кучами валялась какая-то мерзость…

Я с трудом отогнал от себя обрывки этих видений, подошел к окну и глубоко вдохнул. Было холодно. В воздухе пахло снегом и соленой водой. Я некоторое время неподвижно постоял у открытого окна, глубоко дыша и наслаждаясь ощущением покалывающего холода, распространяющегося в моем горле. Это чувство было приятным, хотя оно могло вот-вот стать болезненным. Холод позволял мне, пусть даже и на короткое время, восстановить ясность мыслей. Так я стоял целую минуту, глубоко и размеренно дыша и разглядывая улицу. Время близилось к полудню, по улице сновало множество людей, спешивших по своим делам — делам, которые могут быть у обычных людей в обычный ноябрьский день. Вид, открывавшийся из окна, мог бы казаться просто идиллическим, если бы не темные тучи, клубившиеся неровной черной полосой на горизонте с восточной стороны, и если бы не раскаты грома, время от времени доносившиеся оттуда. Молча поглазев на улицу, я закрыл окно и повернулся к Говарду.

— Ты рассказал мне все? — обратился я к нему.

Говард опустил газету, посмотрел на меня и устало улыбнулся. Он выглядел изможденным. Под глазами у него были большие темные круги, а когда он складывал газету, я заметил, что его пальцы слегка дрожали. В отличие от меня, он всю прошедшую ночь не сомкнул глаз. Они с Рольфом по очереди дежурили у моей кровати, и в последний раз была очередь Говарда.

Он зевнул, небрежно положил газету возле себя на пол, встал и подошел к камину, чтобы подержать руки над языками потрескивающего пламени. Его тело дрожало: пока было открыто окно, ноябрьский холод успел прокрасться в комнату. Я явственно чувствовал этот холод сквозь тонкую ночную рубашку. Для Говарда, измученного, но так и не получившего возможности отдохнуть, холод, очевидно, был вдвойне неприятен.

Говард, похоже, и не собирался отвечать на мою реплику.

— Ну так как? — спросил я нетерпеливо.

Мой голос слегка дрожал, но я и сам не знал, от чего: то ли от холода, то ли от нарастающего во мне гнева. Уже не первый раз я задавал подобный вопрос Говарду — или же Рольфу, в зависимости от того, кто из них оказывался рядом. И Говард, конечно же, либо вообще мне ничего не отвечал, либо отвечал весьма уклончиво.

— Что «ну так как»? — переспросил Говард.

Он вздохнул, обернулся и посмотрел на меня. Его взгляд снова выражал сострадание и озабоченность, и это приводило меня в бешенство. С тех пор как мы приехали сюда, в Дернесс, и с тех пор как я в первый раз погрузился в свои бредовые видения, его взгляд частенько становился таким. Обычно так смотрят либо на больного ребенка, либо на умирающего человека. Но я же не был ни тем, ни другим!

На какое-то мгновение я не смог сдержать свой гнев. В раздражении подняв руки, я подошел к нему и впился в него взглядом.

— Не прикидывайся дурачком, Говард, — сказал я. — Ты прекрасно знаешь, что я имею в виду. С тех самых пор, как мы выехали из Лондона, ты водишь меня за нос или же делаешь то, чего я не понимаю. А я все-таки хочу знать, что здесь происходит.

Говард вздохнул.

— Ты все еще болен, парень, — сказал он. — Почему бы тебе не подождать, пока…

Я прервал его гневным движением руки.

— Послушай, Говард, — сказал я. — Я тебе не глупенький ребенок, с которым можно вот так вот разговаривать. Уже целую неделю я лежу в кровати и ничего не делаю, а ты сидишь рядом с похоронным выражением лица и смотришь на меня так, как будто уже снимаешь с меня мерку для гроба!

— Если бы только это, — пробормотал Говард. — Если бы только наши жизни были в опасности, я бы так не переживал. Но…

Он вздохнул, прошел мимо меня и плюхнулся в кресло, в котором провел всю прошлую ночь.

— Опять одни намеки, — сказал я.

Однако гнев в моем голосе был уже наигранным. Я почувствовал, что почему-то успокаиваюсь. Впрочем, с Говардом действительно было просто невозможно спорить, если он сам этого не хотел. Некоторое время я стоял, уставившись на него, а затем подошел к кровати и склонился над своей одеждой: хватит и одной недели безделья.

— Что ты там делаешь? — спросил Говард.

Он задал этот вопрос небрежно, как бы без особого интереса.

— Одеваюсь, — сердито ответил я, намереваясь натянуть на себя брюки.

Но едва я наклонился, как у меня закружилась голова. Очнувшись, я увидел перед собой лицо Говарда и почувствовал твердую древесину пола под своим затылком.

— Вот так вот, — спокойно сказал Говард. — Убедился?

Я ничего не ответил. Это был уже не первый случай, когда я чувствовал приступ слабости. С тех самых пор, как я встретился с ДОИСТОРИЧЕСКИМ ГИГАНТОМ, такое случалось со мной регулярно. Не так часто, как ночные кошмары, но все же достаточно регулярно. И с каждым разом приступы слабости все усугублялись — постепенно, но неумолимо. В первый раз это было лишь краткое, буквально мимолетное ощущение тошноты, сопровождающееся почти приятным головокружением. Сейчас же я потерял сознание уже на несколько секунд…

— Говард, — пробормотал я. — Я…

— Да ладно, — Говард улыбнулся, протянул руку, помог мне встать и усадил меня на кровать. — Я тебя понимаю, Роберт. Если бы я был на твоем месте, то я, наверное, оказался бы таким же нетерпеливым, — он вдруг снова улыбнулся. — Я, наверное, и недели бы не выдержал. Но тебе нужен покой. Твоя рана намного серьезнее, чем ты думаешь.