— А тебе разве нечего сказать? — выпалила Тереза. — Ты не думаешь, что нам следовало бы обсудить все это? Я имею в виду то, что она велела нам уехать. Ты уезжаешь?

— Что тут можно сказать, Тереза? Никакие слова не вернут мне мужа и сыновей. Что касается справедливости и этого Кароллы, то мне все равно. Мои сыновья, мои малютки мертвы.

Не желая никого будить, София не стала зажигать света. В темноте сам дом казался погруженным в траур, лестница и ставни издавали какие-то странные скрипы и шорохи. София осторожно приоткрыла дверь в гостиную, проскользнула внутрь, подошла к бару и налила себе щедрую порцию виски, чуть ли не полный стакан. Таблетки, которые она приняла раньше, уже начали действовать, и София чувствовала некоторое отупение. Когда она повернулась, чтобы возвращаться к себе, ее рука случайно задела край бахромы покрывала, которым было закрыто пианино. София вздрогнула, ощущение было такое, как будто ее кожи коснулись пальцы призрака. Она глотнула виски, замечая, что рука сильно дрожит, и тут ее взгляд снова наткнулся на улыбающееся лицо Майкла. Его фотография всегда стояла впереди других. Лицо Майкла притягивало взгляд, и София переставала видеть все остальное. Фотография ее улыбающихся детей, восседающих на игрушечных лошадках, расплывалась перед глазами.

— Я тебя проклинаю, будь проклят тот день, когда я тебя встретила! — прошептала София. Звук собственного голоса испугал ее, и она сделала еще один большой глоток виски, мечтая укрыться от реальности в пьяном забытьи. Но внутренний голос призывал ее быть осторожной.

В комнату тихо вошла Грациелла, закутанная в шерстяную шаль, ее длинные волосы были заплетены в косу. Она молча подошла к Софии и забрала из ее холодной руки стакан.

— Если ты приняла снотворное, тебе нельзя пить, это опасно.

— Хотите сказать, что я могу заснуть и больше не проснуться? Тогда отдайте мне стакан.

— Пошли, я провожу тебя в спальню.

Вспомнив железную хватку ее пальцев, которую ей пришлось испытать на себе в усыпальнице, София невольно попятилась, но Грациелла продолжала надвигаться на нее.

— Отойдите от меня, оставьте меня в покое!

— Очень хорошо, если ты именно этого хочешь.

— Я хочу уехать отсюда.

Так же бесшумно, как вошла, Грациелла повернулась, чтобы уйти. София бросила ей вслед:

— Почему вы меня не предупредили? Вы же с самого начала все знали.

— Знала что?

— Знали, что представляет собой эта семья. Не потому ли вы такая сильная, даже не плачете? Я угадала?

Грациелла остановилась и обернулась к невестке. Даже в полумраке было видно, как сверкнули ее глаза.

— А ты разве ничего не знала? Полно, не строй из себя дурочку, это тебе не к лицу. Да, я, как и ты, знала, чем занимается мой муж, только смирилась по своим соображениям. А ты, София, что заставляло мириться тебя? Зачем ты вернулась в этот дом? Из-за моего сына, из-за Константино, или тебя привлекало что-то другое?

— Я любила Константино, и вы это знаете. Он был хорошим мужем и отцом, но…

— Но он был Лучано.

София закрыла уши руками. Ей хотелось кричать, громко проклинать это имя. Она подошла к окну и слегка приоткрыла ставни, чтобы впустить в комнату прохладный ночной воздух.

— Я пыталась ничего не видеть и не знать. Дон от меня все скрывал, поэтому мне было бы нетрудно сделать вид, будто все, что происходит за стенами этого дома, меня не касается. А пока я занималась самообманом, Майкл погиб. Как знать, может, если бы я лучше понимала мир, в котором живет мой муж, Майкл остался бы жив. Когда я поняла, что существует некая сторона его жизни, которая мне неизвестна, я решила, что мой долг — ее узнать. Я заставила Марио Домино рассказать мне все, что он знает, и постоянно держать меня в курсе дел. Если бы об этом стало известно, Марио поплатился бы жизнью, но дон так никогда и не узнал. Он знал почти все обо всех вас. Помнишь, как он наводил справки о твоем прошлом, когда ты хотела выйти за Константино?

У Софии перехватило дыхание, так что она на несколько мгновений лишилась дара речи. Она вдруг испугалась Грациеллы: неужели эта женщина все знает, возможно ли такое?

Грациелла негромко продолжала:

— Роберто всегда говорил, что ты его любимица. Ты должна его простить, София, не вини его. Ты не такая, как остальные, по сравнению с тобой они — ничтожества, пустое место.

— А как насчет Розы, мама? Она тоже «пустое место»? Ее свадьба была подстроена или Эмилио вправду ее любил?

Глаза Грациеллы стали похожими на две льдинки.

— О Розе я позабочусь.

В эту минуту София ненавидела Грациеллу. Ее спокойствие и сила словно высасывали из Софии остатки энергии.

— Утром я возвращаюсь в Рим, — сказала она.

— Делай, как для тебя лучше. Мне жаль, что вы восприняли все именно так, плохо, что мы разобщены, вместе мы были бы гораздо сильнее.

— Ради чего нам быть вместе, мама? Ничего не осталось.

Грациелла подняла руки, собираясь ее обнять, однако София отстранилась, не желая, чтобы до нее дотрагивались, и поспешно вышла из комнаты.

Оставшись одна, Грациелла по-хозяйски окинула взглядом элегантную гостиную. Ее глаза привыкли к темноте, и она заметила, что одна из подушек лежит не на месте. Грациелла привычным жестом поправила подушку и подошла к собранию семейных фотографий. Фотография Майкла выбивалась из общего ряда. Поставив ее на место, Грациелла еще раз посмотрела на снимки своих сыновей, внуков и мужа и лишенным эмоций голосом тихо, но отчетливо сказала:

— Теперь это мое дело.

Вдовы разъехались по домам, и Грациелла осталась на вилле одна. Все комнаты стояли закрытые, не проветривались, ставни не открывались. Всю свою взрослую жизнь Грациелла посвятила заботам о семье, теперь же могла думать только о том, чтобы покончить с Полом Кароллой.

Марио Домино пытался отговорить Грациеллу идти на судебные слушания. Он пробовал сослаться на то, что невозможно получить место в зрительном зале, но в ответ Грациелла довольно резко заметила, что, если он не может, она устроит это сама.

— Охранникам в суде платят гроши. Сколько бы это ни стоило, позаботься о том, чтобы они каждый день оставляли для меня место.

Когда Грациелла увидела Пола Кароллу в первый раз, ее потрясла его наглая, высокомерная манера держаться. Пораженная, она не могла отвести от него глаз. Почувствовав на себе ее пристальный взгляд, Каролла подозвал охранника и указал на женщину, видимо, спрашивая, кто она такая. Грациелла подняла вуаль. Показывая, что узнал ее, Каролла медленно кивнул, в этом движении сквозила плохо скрытая насмешка. Затем он отвернулся и стал смотреть в другую сторону, словно Грациелла значила для него не больше, чем любой другой зритель в зале.