– Ну а если мы найдем ему другое применение, а, Гаведдай? – сузив до щелочек свои раскосые глаза, спросил Овадия.

Гаведдай понял, о чем речь. Выдохнул воздух несколько раз, прежде чем решился произнести:

– Ты хочешь, чтобы Усмар стал убийцей кагана Муниша?

Овадия кивнул. Лицо его было погасшим, голос звучал глухо:

– Да, Гаведдай, ты ведь в курсе наших планов. Когда аларсии выйдут из Итиля, когда наши ишханы будут ждать сигнала, чтобы взять город… Что объединит их? Смерть кагана. Пока мой отец жив и срок его правления не истек, мы не сможем захватить власть так, чтобы это не выглядело надругательством над его божественным правлением. Если же Муниш неожиданно умрет, вот тогда-то у кара-хазар появится повод захватить дворец, где уже не будет кагана. Это давно сговорено между нами… мной и отцом. Он ждет этого, ибо жизнь его безрадостна и одинока, а смерть может возвысить его детей и вернуть каганату его былое величие. Мне нужен человек – новый при дворе, ни с кем не связанный, чтобы даже рахдониты не сочли подозрительным его присутствие при Мунише. Возвысившийся при тебе сметливый Усмар как раз и может стать таковым. Он не должен знать, к чему его готовят, просто преподнеси это как дальнейшее его возвышение. Пусть этот Усмар будет мшарейтом при кагане Мунише и однажды отравит правителя. И погибнет. Но готов ли ты пожертвовать им, раз так расхваливаешь?

Гаведдай согласно закивал, так что даже закачались серьги в ушах.

– Конечно, конечно! Однако… Ты и впрямь считаешь, что Мунишу пора умереть?

– Самое время, мой верный Гаведдай. Лучшего у нас не будет. Да ты и сам знаешь, что моего отца все равно бы удушили по обряду. Его срок на исходе… Да примет его великое небо и мудрый небесный воин Тенгри-хан!

На другой день Гаведдай сообщил Усмару о его возвышении и отправке в Итиль. Бывший тиун Ростова отбыл в столицу каганата во главе пышной свиты, довольный и счастливый.

Вскоре уехал и Овадия. С большим войском, так как вести о боях в степи с русами уже дошли до Саркела. К самой крепости на Дону начали стекаться толпы беженцев, которые оседали вокруг стен Саркела. Женщины, старики и дети оставались следить за скотом, а воины садились на коней и скакали вслед за Овадией.

Несколько дней в Саркеле и впрямь было неспокойно. Приезжали и уезжали вестовые, на возах доставляли раненых, уносились куда-то всадники, а наемники гузы, обязанные защищать белую крепость на Дону, каждый день точили оружие и кипятили на стенах смолу, чтобы в случае чего быть готовыми к осаде. Светораду все это тревожило. Ее несколько озадачило известие, что княжич Игорь затеял этот поход, чтобы отбить у хазар свою некогда похищенную невесту. Вот чего Светорада никак не ожидала от всегда равнодушно относившегося к ней Игоря, так это его решение идти в поход ради нее. Скорее уж, что хазары и впрямь допекли Русь, раз Олег выслал против них войско. А раз так… Как русская княжна, она считала это справедливым. Однако то, что она уже стала женой Овадии, смущало Светораду. Она не знала, чего ожидать, и надеялась только, что Игорю все же нет до нее никакого дела и вскоре столкновения русов и хазар в степи постепенно сойдут на нет.

Как показало время, обстановка действительно стала разряжаться. Хазары снимались со стоянок, роды их отправлялись на кочевье, вновь пошли к Сурожскому морю суда с товарами. Гаведдай поведал княжне, что шады Овадия и Габо отогнали русов и теперь те движутся мимо Саркела на Итиль. Но это уже забота аларсиев и бека Вениамина, беспечно заявил горбун, довольно потирая руки, как будто в предвкушении чего-то хорошего.

Между Светорадой и ее пленителем Гаведдаем складывались вполне приятельские отношения. Гаведдай ни в чем не стеснял любимую шадё своего господина, и она могла бывать везде, где ей вздумается. Княжна каталась на лодке по реке, скакала на лошади, гуляла по многолюдному Саркелу. Конечно, Саркел не был полон диковинок, как столица Итиль, но поглядеть и тут было на что. Сюда по традиции прибывали кочевники из отдаленных становищ, пригоняли скот и рабов, привозили просоленные кожи, шерсть, меха, войлоки и выменивали все это на ткани, сапоги, оружие, топоры, ножницы, иголки, чашки, медную и глиняную посуду.

Светорада уже знала, что отдельные кварталы в Саркеле назывались махал, а пригороды, где кипела не менее бурная жизнь, чем в крепости, – ал-махал. Как-то под вечер, когда жара немного спала, княжна, прогуливаясь со служанками по одному из расположенных недалеко от реки переходам ал-махала, забрела на глухую улочку. Пройдя по ней, Светорада оказалась у отведенного от реки арыка, по которому текла мутная вода. На берегу трудились рабы, занятые в производстве сукна, для которого требовалось большое количество воды. Запах тут стоял невыносимый.

– Госпожа, давайте уйдем отсюда, – сказала одна из служанок Светорады, прикрывая лицо тонким покрывалом как от взглядов угрюмых работников, так и от тяжелого смрада.

Светорада тоже невольно зажала носик. Ужасно! Она, привыкшая к своей роскоши, даже позабыла, что можно гак жить. И сейчас с недоумением смотрела, как одни работники полоскали в канале шерсть, другие красили ее в чанах; здесь же дубили кожу. И все эти люди были потными, грязными, изможденными. Неприятное зрелище… Светорада стала отступать, чтобы не запачкать ножки в чавкающей под ногами жиже, как вдруг на нее налетела девчушка, выскочившая откуда-то из-за чана, в котором женщины огромными палками переворачивали красящуюся шерсть. Светорада нечаянно толкнула малышку, и та – голенькая кроха со светлыми грязными волосами – упала и покатилась по откосу прямо в мутный арык. И княжна, не задумываясь, бросилась за девочкой в грязь, подхватила ее на руки, прежде чем та оказалась в воде.

Вокруг раздались крики, а потом подскочила одна из женщин, стала помогать Светораде, оттолкнув от нее перепуганных служанок.

– Дайте мне ее, – произнесла она и подняла на княжну свои большие светло-зеленые глаза.

Глаза были хороши, однако одну половину лица женщины покрывали багровые рубцы от давнишнего ожога.

Женщина хотела еще что-то сказать, но неожиданно умолкла, потом быстро схватила дочку и поторопилась отойти. Где-то в стороне послышался мужской голос. Надсмотрщик требовал, чтобы рабыня меньше возилась с ребенком и возвращалась к работе. Вокруг Светорады гомонили расстроенные испачканным нарядом госпожи служанки, пытались ее увести, а она как будто в землю вросла и все смотрела вслед ушедшей рабыне. Та была рослая, в грязных лохмотьях, в обернутом вокруг головы линялом платке. Она ни разу не оглянулась. Но Светорада уже поняла, что ее удивило. Женщина заговорила с ней на варяжском языке.

Весь остаток дня Светорада думала об этой негаданной встрече. Вот уж чего она никак не ожидала… Да и не вспоминала за все это время Асгерд, дочь ярла Аудуна. Однако теперь, узнав, в каком жалком положении оказалась женщина из некогда приютившего их со Стемой рода, Светорада спрашивала себя, а имеет ли она право просто забыть о ней? В конце концов, когда княжну навестил Гаведдай, она сказала, что хочет, чтобы к ней привели варяжскую невольницу из красилен, у которой изуродовано ожогом лицо и есть маленькая дочка.