* * *

Падальщица

Я расправила руки, как крылья, и нави с готовностью подхватили меня, подняли над землёй. Их крики стали песней, а резкий холод обернулся вдруг чем-то почти родным. Мне больше не было страшно: едва я позволила им быть моими, призванными и желанными, как они ответили мне с жаром и отдачей, которых не ждёшь от нежити.

Меня подхватили за локти – почти бережно, стиснули мёртвыми руками крепко, но не больно. Волосы и одежда колыхались на ветру, но я больше не мёрзла. Лерис вновь обидел меня жестокостью своих слов – обидел, но я не таила на него зла. Милосердная должна уметь прощать.

Степняцкие войска стремительно приближались к крошечному палаточному городку, и сердце моё сжалось. Их было много, слишком много, ещё чуть-чуть, и у воинов Царства не осталось бы и малейшей возможности выстоять. Меня наполнил гнев: поднялся от кончиков пальца до самого горла и вырвался яростным криком.

Нави опустили меня на землю, а потом, перестав беспорядочно кружиться, собрались в ровный строй. Меня пробрало жутью: серебристое войско мерцало под чёрным небом, мерцало и выло так, что кровь стыла в жилах. Они чего-то ждали, и мне потребовалось время, чтобы понять, чего.

– Убейте их, – выдохнула я и почувствовала небывалое мстительное облегчение. – Всех, кто верхом.

С воплями, от которых закладывало уши, нави кинулись на степняков. В считанные минуты серебристая волна захлестнула войско. Мне хотелось отвернуться, но я не могла и смотрела, как мёртвые убивают живых. Без крови, холодно, стремительно и пугающе точно – такого мне не доводилось видеть ещё никогда и, я надеялась, не придётся видеть после. Нави равнялись со всадниками, взмывали снежные вихри – и поверженные люди падали на землю, открыв рты и вытаращив глаза, словно замерзали насмерть всего за один миг. Те, кто был в дальних рядах, быстро сообразили, что с таким врагом бесполезно биться, и обратились в бегство.

Ворожба бурлила в моей груди, сдавливала голову, и я чувствовала тёплую кровь, струящуюся по лицу. Нави послушались, но это отняло у меня столько сил, что я упала на колени и опустила ладони в снег. За короткий миг я оказалась выпита – до дна, досуха, как муха, попавшая к пауку. Кашель сотряс меня, и на снег упали капли крови.

Силы таяли – так быстро, что мне уже было трудно дышать. Я захрипела, не понимая, что течёт из моих глаз – слёзы или тоже кровь. Живот скрутило жаром и болью, жуткое ощущение неизбежности заполнило всё моё существо.

Умирать было страшно.

Я вскинула голову к небу – угольно-чёрное, оно вдруг озарилось светом, пробивающимся сквозь клубы туч. Я увидела сразу солнце и полумесяц луны, золотые и серебряные. Их свет резанул по глазам, и я поняла: Золотой Отец и Серебряная Мать гневаются на меня, Милосердную, и желают мне смерти.

– Простите, – прохрипела я так тихо, что сама себя не слышала за шумом битвы. – Я была неправа.

Князь

Всё закончилось быстрее, чем я мог предположить. Нави стройными рядами захлестнули степняков – серебряное с чёрным, мёртвое с живым. Страшно, шумно, кроваво… жутко. В ушах всё стояли их голоса: «Мёртвый князь, совсем мёртвый…» Я взял и расхохотался хохотом безумца.

– Дважды мёртвый! Да не ваш. Злитесь, что не пляшу в вашей вьюге?

Мой голос потонул в шуме ветра, да только мне не было до того никакого дела.

Я вглядывался в снежную равнину, силясь разглядеть фигуру Ивель, но вьюга скрывала её от моих глаз. Я боялся, что с ней произошло что-то худое.

«Я Милосердная. И я ношу твоего наследника» – не обезумела ли она? И если всё это – правда, то что мне делать с этой правдой?

Додумать мне не дало небо. Солнце и луна разом вышли из-за туч и разрезали тьму. Белый снег ослепил меня, и я отвернулся, тут же столкнувшись с женщиной, невесть как оказавшейся на вершине холма.

Я видел её всего однажды, но узнал: длинные просвечивающие одежды, отрешённое белое лицо и прозрачные фигурки, держащие подол.

– Владычица Яви? – удивился я. – Что привело тебя ко мне, госпожа?

Она плавно повела рукой в сторону равнины. Её прозрачные, не по погоде лёгкие одежды колыхались на ветру, а едва различимые фигуры, поддерживающие подол, мерцали и рябились. Я слышал, что Владычица Яви отбирает души в своё услужение и особо отличившимся позволяет носить за ней одеяние.

– Твоя ворожея. Милосердная. Она обещала мне свою жизнь.

– Там не одна жизнь, – возразил я.

Владычица Яви равнодушно улыбнулась.

– Ты борешься за своего сына. Да, он живёт в её теле. Но ты знаешь правило: сколько убыло, столько прибыло. Она умрёт, когда даст ему жизнь.

Я сложил руки на груди. Мне жадно хотелось всматриваться вниз, вновь искать Ивель и видеть, что происходит с моими врагами, но по утихшему вою я понимал: нави исчезли. Их прогнал солнечный свет. Надолго ли сгинули? Вернутся ли вновь?

– Отважусь торговаться с тобой, госпожа. Я ухожу в леса. Не человек я больше – ещё немного, и пересилит лесная кровь. Сойдёт ли моя людская жизнь за её?

Владычица Яви сощурилась, медленно осматривая меня. Рудо отошёл, ощетинился, но не ворчал – понимал, что с этой женщиной шутки плохи.

– Обмануть меня хочешь, Лерис Гарх? Тебя ждёт не смерть, а перерождение. Это неравноценно. Ты слишком хитёр – тебя самого выпросили у Господина Дорог, купили, словно пирог на торгу. И вся жизнь твоя такая: кручёная, хитрая, выменянная. Ты меня забавляешь, и мой муж любит возиться с твоим кружевом, хоть и порвал всё в приступе ярости. Ты ведь задавался вопросом: отчего сам не умер и не восстал навью после неверной ворожбы? Всё потому, что твоя жизнь и правда обещана Господину Дорог, Великолесью и лесовым. – Она склонила голову, рассматривая меня почти с нежностью. – Я подумаю. Твоя женщина всё равно пока будет жить, а твой сын займёт Горвень, не забудь только собрать совет князей и объявить об этом.

Она хитро улыбнулась и растаяла, оставив в воздухе лёгкое золотистое свечение. Мне стало, наконец, ясно, отчего Огарёк тоже не умер после ворожбы Ивель: он ведь, как и я, был обещан лесу. Я запрыгнул на спину Рудо и кинулся вниз с холма.

После исчезновения навей равнина оказалась усеяна телами степняков. Снег не окропила ни одна капля крови – все мёртвые были целы, без малейших ран, зато на лицах у каждого застыл такой ужас, что даже смотреть на них было страшно.

Я увидел Ивель – она лежала на боку, подтянув колени к груди. Сердце моё трепыхнулось, и это так не походило на царапанье веток под сердцем, что я удивился. Соскочив с Рудо, я кинулся к ней – лицо ворожеи было залито кровью, и я принялся оттирать её своим рукавом.

– Ивель! – позвал я. – Ивель, прости меня!

Она приоткрыла глаза – если бы не кровь, казалась бы сонной.

– Я больше не хочу, – прошептала она. – Не хочу навей и ворожбы. Не хочу… воскрешать Лагре. Не хочу, чтобы он был таким, как они.