Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Нави кружили голодными волками, рыскали вокруг да около, воя так, что становилось больно ушам. Я села на снегу и раскинула руки в стороны.
– Чего вам нужно? Чего ради явились среди дня, обратив его в ночь? Служите призвавшей вас? Я не просила вас приходить! Убирайтесь!
Мой крик погряз в издевательском хохоте – скрежеща, заливались смехом не то мертвецы, не то бесплотные духи. Сквозь рёбра я видела их прогнившие внутренности, мерцающие серебром, но я так привыкла смотреть на них каждую ночь, что даже не поморщилась.
– Смешно вам, как же! Только вот мне не до смеха. Никому не до смеха, кроме вас. Отвечайте, кто вас прислал? Владычица Яви? Серебряная Мать? Кто?! Отвечайте или убирайтесь прочь!
Я кричала с таким жаром и отчаянием, что эхо вторило мне, разнося голос по округе. Наверное, это было глупо, но что ещё я могла делать? Лишь надеяться, что та неосторожная сила, что призвала их, способна убедить их вернуться обратно. Я подозревала, что они не подчинятся, но не могла просто так увести их и ничего не попробовать.
Вдруг нави занервничали, стали сбиваться стаями и уже не кружили, а двигались хаотично, будто испугались чего-то. Я заозиралась, и страх сковал меня крепче железных цепей. Что, что же такое? Чего они могли испугаться? Глаза различили что-то на дороге, приближающееся к нам. Силуэт стремительно увеличивался, и скоро я различила фигуру наездника на огромном псе.
* * *
Письмо седьмое. Царице Азарии от княгини Пеплицы
Дорогая Азария!
Как я тебя понимаю, милая, бедная! Я уже в пути – пишу тебе и приказываю снарядить корабль. Буду так быстро, как только смогу, а пока скажу тебе вот что: пусть ты слабая жена и царица, всё же ты – мать. А гнев матери может испепелять армии, если то потребуется.
Разозлись, моя хорошая, и поймёшь, что в гневе твоя сила. Защити Велефорта от безумца-отца – защитишь и всё Царство. Царица – она не только мать царевича, она мать всех земель. Помни это.
Тороплюсь и шлю тебе всю поддержку, на какую способна.
Князь
Едва я вышел из темницы Алдара на свет, как ветки вновь заскреблись, раздирая грудь. Я сложился пополам и сплюнул на снег бордовый сгусток. Ко мне тут же кинулась дружина, но я остановил их жестом и уставился как заворожённый. Новый приступ боли скрутил меня, я кашлянул, закрывая ладонью рот и почувствовал на руке горячую липкую кровь. Она пока была алой, но стоило повернуть ладонь под другим углом, как капли сменили цвет на зелёный.
– Мой князь! – воскликнул молодой дружинник.
– Молчи. – Я зло зыркнул на него и распрямился, превозмогая боль. – Приведите мне Рудо.
– Послать за соколом, князь? – прогудел дружинник Гобар, присланный ко мне из личного отряда Нилира.
– Нет! Пусть Огарёк остаётся на заставе. И Трегор тоже. Готовьте войска, но пока никуда не выводите. Ждите вести от меня. Пишите на другие заставы: пусть будут готовы.
Завидев, как ко мне ведут Рудо, я отмахнулся от дружинников и кинулся к псу. Рудо благодушно облизал мне лицо, и боль на удивление унялась. Я вскочил на пёсью спину и сжал пятками его бока. Мы развернулись, взрыхлив снег, и бросились к воротам. Нам обоим, кажется, стало свободнее дышаться на воле, среди заснеженных полей.
Неспроста я вот так сорвался с места – порвал кружева Господин Дорог, и стало всё не так, как должно было быть. Мало того, что моё личное время утекало, исторгалось кровавыми брызгами из горла, так ещё и трещало всё вокруг: я почти кожей ощущал, как меняется пространство и время. Всё стало вдруг неправильным, не тем, чем нужно, и сам я был не там, где мне следовало. Меня тянуло – безудержно, горячо и страшно, будто что-то невидимое подхватило под оба локтя и потащило, да так, что сопротивляться не было никаких сил.
Мы промчались нечистецкими тропами через поля, нырнули в лес, и в этот раз тропа проносилась мимо ещё стремительнее, чем раньше, – будто стали пути сговорчивее, приняли меня не как сына лесового, а как самого лесового, и под лапами моего пса расстелились, приглашая к себе.
Кругом творилось что-то неописуемое, такое, чего я не видел никогда – солнце мигало, светило неровно, будто спящий Золотой Отец метался в лихорадке по своей постели из облаков. Не к добру такое, не к добру. А стоило нам вырваться из лесов и выскочить на Тракт, в сторону Вронка, как вовсе наступила кромешная тьма, обрушилась на голову и завыла сотнями надорванных глоток. Рудо взрыкнул, рванул в сторону, испугавшись, но я зашептал ему в мягкое ухо, успокаивая, и пёс послушно замер, лизнул меня в руку и снова вернулся на дорогу, но мчал уже не так резво, осторожно вымеривая каждый шаг.
Я слышал навей – Ивель была где-то рядом, но что произошло? Почему они пришли днём – вернее, обратив день ночью? Такого не бывало никогда и явно не сулило ничего хорошего.
Мы мчались, пригнув головы, навстречу метели, а кругом сгущалась такая тьма, что я не был уверен, не сбились ли мы с пути. Лишь когда глаза достаточно привыкли к темноте, я различил её впереди – маленькую чёрную фигурку на снежном полотне. Вокруг носились серебристые вихри, то тут, то там из вихря выныривал силуэт – человеческий или лошадиный, и навей было так много, что почти все поля вокруг городка заполнились призраками.
Внутри меня всколыхнулось разом лесное и людское: радость от встречи, но ещё – дикое, бурлящее, неуёмное. Будто там, на заставе, я находился не на своём месте, а теперь, близко к Ивель и навям, наконец нашёл, где мне нужно быть. Так мне и думалось: когда вышел из тхеновой темницы, щёлкнуло, что не девка-иноземка должна вести мёртвых тварей на Перешеек, а я сам, сам Мёртвый князь. Удивительно, как мне раньше не приходило это в голову. Решил ведь, что справлюсь сам, а потом вышло, что отправляю несчастную Ивель одну. Мне стало жаль её.
Нави встретили нас с Рудо как старых знакомых – окружили, оглушили воплями, но не подбирались слишком близко, будто приглашали пройти за ними. Мы пробирались сквозь мельтешащие прозрачные тела, мерцающие во тьме, а когда я понял, что Ивель тоже увидела нас, спрыгнул с Рудо и кинулся к ней.
– Лерис! Уходи! – крикнула Ивель.
Я протянул ей руку и помог встать – одежда Ивель была запорошена снегом. Мы обнялись, и я стряс снег с её плеч и волос.
– Мне нужно быть здесь. С тобой.
– Неужели ты хочешь извиниться?
Я улыбнулся и поцеловал её в краешек губ.
– Прости меня. Я ошибся. Ты не должна делать это одна.
Ивель отстранилась. В её глазах отражался блеск навей, а лицо казалось белым, как снежная равнина. Рудо ткнулся ей в плечо и заскулил – ему совсем не нравилось общество мертвецов. Одно хорошо: кружили, выли, но не трогали ни нас с псом, ни ворожею.
Я вновь вскочил на спину Рудо и подал Ивель руку, помогая и ей забраться тоже. Мы поскакали так быстро как только могли, напрямик через городишко по Тракту. Я был уверен: если моя нечистецкая кровь поможет нестись нечеловечески быстро, то нави проскочат через Вронок, не успев никому навредить.