девушкой в той же квартире, которую они снимали с доном Сантьяго. Отношения с бойкой Лолей, как он ее называл теперь, не ладились. Слишком отличались их характеры и воспитание. К тому же ее предполагаемая театральная карьера, которую Глинка хотел ей устроить в столице, никак не складывалась. В итоге он разочаровался в ее артистических возможностях. Вскоре, когда страсть прошла и интерес к ее искусству охладел, он решил с ней расстаться. В июне 1846 года Глинка отправил ее обратно в Гранаду, к матери. И все-таки его чувства к ней, несмотря на непродолжительные три-четыре месяца отношений, были довольно глубокими. После расставания композитор опять погрузился в тоску[532]. Впервые после приезда в Испанию на него наваливались воспоминания о бракоразводном деле, о необходимости возвращаться в Россию, о прежних страданиях и знакомых. Матушка и родственники звали его домой, но одна мысль о том, что Мария Петровна живет в Кронштадте, а ему придется находиться рядом в Петербурге, сводила его с ума. В ответных письмах родственникам он приводил множество аргументов для того, чтобы оставаться как можно дольше в полюбившейся стране.

Матушка опять указывала на его чрезмерные финансовые траты, которые не в состоянии обеспечивать их имение. Дело в том, что Глинка, как истинный дворянин, оплачивал не только свои потребности, но и своего сопровождающего. Вместо экономии, обещанной когда-то матушке, деньги разлетались в больших количествах. В среднем уходило около тысячи франков в месяц, а в иные месяцы — до трех тысяч франков, что превышало даже уровень расходов в дорогом Петербурге. Из-за отсутствия денег и долга Сантьяго композитор вынужден был отложить путешествие в Севилью, о которой он давно мечтал.

Помимо денег и расставания с девушкой, была еще одна причина для его хандры. В Мадриде обосновалась Итальянская труппа. Как и в других городах Европы, итальянцы стали кумирами. Испанцы, «как и вся публика в мире, падают ниц перед модными идолами», с отчаянием сообщал в Россию Глинка[533]. Теперь итальянцы заняли все возможные концертные и театральные площадки, и Глинка уже не мог надеяться на испанский дебют.

В это грустное для композитора время произошло знакомство с юным испанцем — доном Педро Фернандесом Ноласко Синдино{444}. Он, увлеченный музыкой, приехал в Мадрид для усовершенствования навыков игры на фортепиано. Он стал тем другом, который после отъезда Лоли и дона Сантьяго ежедневно навещал русского музыканта и скрашивал его одиночество. Они вместе гуляли по садам и музеям, особенно часто посещали королевский парк Буэн-Ретиро. Педро был юношей отзывчивым и одухотворенным. Худенький, субтильный, довольно красивый и небольшого роста, как и Глинка, он был при этом почти полная противоположность русскому композитору — его спокойный, почти флегматичный характер контрастировал нервному состоянию Михаила Ивановича. Он в основном молчал и слушал излияния русского друга[534].

Зная о его финансовых затруднениях, Педро предложил вместе с другими молодыми образованными людьми снимать общее жилье, что значительно экономило расходы Глинки. В этом совместном проживании, похожем на современное общежитие, были свои плюсы. Педро под руководством Глинки совершенствовал фортепианную технику. Глинка стал считать его не просто другом, а своим учеником. Он сообщал матери, что тот обладает хорошими музыкальными способностями и делает быстрые успехи в игре на фортепиано. «Он каждый день привязывает меня к нему ровным и тихим характером и ухаживает за мною не столько по расчету, сколько по искренней привязанности»[535], — рассказывал Глинка. По вечерам к ним приходили друзья, уходившие лишь с утренней зарей. Все это так напоминало житье с «братией» Кукольника.

Получив в конце июля{445} очередную сумму от матушки — четыре тысячи франков, — Глинка с новым другом отправился в дальнейшие путешествия. А к 1 октября друзья вернулись в Мадрид, чтобы попасть на два важных государственных празднества — на церемонии в честь двух бракосочетаний королевы и инфанты, ее сестры. Глинка любил подобные всеобщие гулянья и не мог пропустить танцы на площадях и на специальных устроенных подмостках, корриды, фейерверки и иллюминации. После празднеств вернулся сплин Глинки. Наступила холодная, как казалось тоскующему композитору, осень. Но одно обстоятельство перевернуло привычный ход жизни — все-таки мечта Глинки о композиторском дебюте в этой яркой стране сбылась. Так по крайней мере он сообщал матушке в письме. На испанском языке в придворном концерте у испанской королевы исполнили его трио «Не томи, родимый», которое в каждой стране пользовалось неизменным успехом. Точная дата этого концерта на данный момент неизвестна: афиши не сохранились, и нет никаких достоверных источников об этом событии. В архиве мадридского королевского дворца есть запись о том, что в четверг 26 ноября 1846 года состоялся «маленький концерт», на который королева пригласила многих придворных. Возможно, именно здесь звучало трио Глинки.

Теплая Севилья

В поисках тепла и солнца друзья решили перебраться в Севилью, о которой так давно мечтал композитор{446}. Севилья была известна виртуально каждому любителю музыки, как место действия популярных опер «Севильский цирюльник» Россини и «Свадьба Фигаро» Моцарта. По рекомендациям, имеющимся у дона Педро, они завели там новые знакомства. Глинка рассказывал, что его поразило убранство домов. «Все дома выкрашены белою краскою, балконы с нарядными чугунными решетками выкрашены зеленою краскою. Посреди почти каждого дома двор, устланный мраморными плитками и окруженный галереями и мраморными колоннами»[536], — рассказывал он родственникам.

«Чистота и опрятность в домах и улицах, о каковой во Франции и России не имеют понятия»[537], — восхищался он Севильей.

Как обычно, Глинка собирал по вечерам у себя самых известных музыкантов. Он отмечал, что все виденное до этого не могло сравниться с плясками местных танцовщиц. Глинка подмечал особенности их искусства: во время танцев лучшие местные певцы импровизировали в «восточном роде». Возникало три разных ритма: пение шло само по себе, гитара отдельно, а танцовщица «рисовала» хлопками в ладоши и пристукиваниями ногой еще одну ритмическую линию. Глинка пытался волочиться за местными звездами, которые оказались, в отличие от других испанок, неприступными. Но для утешения одиночества нашлась одна вдова из Кордовы.

Так весело прошла вся зима 1846/47 года. Весной приехал известный скрипач Оле Буль{447}, которого композитор высоко оценил: «Он действительно играл сильно и чрезвычайно отчетливо». Но он, как указывал Глинка, был всего лишь (!) виртуозом[538]. Почти шесть недель он пробыл в Севилье и часто бывал в компании Глинки.

В середине мая 1847 года Глинка с доном Педро, который стал теперь его постоянным компаньоном, отправились в Россию[539]. Противиться уговорам матушки уже не было сил. Испанское путешествие заканчивалось. Обратная дорога заняла почти два месяца. Сам Глинка поставил точную дату окончания путешествия