– Хорошо. – Жак замялся.

– Что-то не так? Ведь Сюзанне в Гонконге никогда не нравилось – и у тебя там проблем не будет, верно?

– О да, тайбань. После этого несчастного случая… Честно говоря, я и сам собирался поинтересоваться, нельзя ли мне куда-нибудь уехать на время. Сюзанне здесь тоскливо и… Но я хотел спросить, нельзя ли мне взять примерно на год Канаду.

Эта новая мысль Данросса удивила.

– Вот как?

– Да. Я подумал, что там могу быть полезен. У меня хорошие связи среди франкоканадцев, очень хорошие. Возможно, нам удастся перевести канадский офис «Струанз» из Торонто в Монреаль или Оттаву. Оттуда я мог бы помочь во многом. Если наш японский проект заработает, нам потребуется целлюлоза, лес, медь, пшеница, уголь и еще с десяток других видов канадского сырья. – Он несмело улыбнулся, а потом торопливо продолжил: – Мы оба знаем, как рвется назад кузен Дэвид, и я подумал, что, если я переберусь в Канаду, он может вернуться сюда. И он ведь на самом деле лучше подготовлен для работы здесь, для того, чтобы иметь дело с Австралазией, чем я, non? Он говорит по-кантонски, немного по-японски, а также читает и пишет по-китайски, а я ничего этого не умею. Но как скажешь, тайбань. Если хочешь, буду заниматься Австралазией. Переменить все хотелось бы, это верно.

Данросс погрузился в размышления. Он решил удалить Жака из Гонконга на то время, пока не выяснит истину. Куда проще было бы потихоньку обратиться к Кроссу или Синдерсу и попросить их разузнать что-нибудь через свои источники, понаблюдать за Жаком и проверить его. Но Жак – член внутреннего правления. Вмешательство извне чревато тем, что выплывут наружу семейные тайны, в которые он посвящен, и прочая секретная информация.

«Нет, гораздо лучше иметь дело со своими. Может, времени потребуется больше, но я выясню, кто он на самом деле. Так или иначе, я узнаю истинное лицо Жака де Вилля.

Но Канада?

По логике вещей, Жаку там будет лучше. Лучше будет и „Струанз“ – можно было додуматься до этого и самому, – он ни разу не дал повода усомниться в своей преданности делу или остроте ума. Бедный старина Дэвид действительно уже два года стонет, желая вернуться. Такую перестановку сделать легче. Жак прав. Дэвид лучше подготовлен, чтобы заниматься Австралазией, а Австралия и Новая Зеландия для нас гораздо более важны, чем Канада, гораздо более важны – они просто жизненно необходимы, как сокровищница всей Азии. Если Жак невиновен, он сможет помочь нам в Канаде. Если виновен, там вреда от него будет меньше».

– Я подумаю, – пообещал Данросс, хотя на самом деле уже принял решение произвести замену. – Держи это при себе, окончательно все решим в воскресенье.

Жак поднялся и протянул руку:

– Спасибо, mon ami.

Данросс пожал ее. Но про себя подумал, друга это рука или иуды.

Он остался один, и снова навалился груз проблем. Зазвонил телефон, потребовалось решить один вопрос, потом другой, третий… Номер Типтопа по-прежнему был занят. Данросс попросил, чтобы к нему поднялся Филлип, и все это время им владело такое ощущение, будто он куда-то проваливается. И тут он поймал на себе взгляд Дирка Струана. Тот смотрел на него усмехаясь с картины на стене – невероятно уверенный в себе, заносчивый, хозяин целого флота клиперов, самых красивых кораблей из всех, что созданы руками человека. И, как и всегда, стало легче.

Встав из-за стола, он остановился перед тайбанем.

– Господи, не знаю, что бы я делал без тебя, – проговорил он вслух, вспомнив, что Дирк Струан нес на своих плечах бремя гораздо более серьезных забот и со всеми справлялся. Лишь буря, ярость стихий, погубила его в расцвете лет: ведь ему, признанному воителю Гонконга и всей Азии, было всего сорок три.

«Всегда ли „умирают молодыми те, к кому благоволят боги“?[86] – спрашивал себя Данросс. – Дирк был ненамного старше меня, когда „дьявольские ветры“ Великого тайфуна разметали нашу только что построенную факторию в Хэппи-Вэлли и погребли его под обломками. Молод он был или стар? Я себя старым не чувствую. Неужели так и суждено было умереть Дирку? Не своей смертью? В шторм? Молодым? Погибнуть по воле неистовой природы? Или это выражение значит, что те, к кому благоволят боги, умирают молодыми в душе?»

– Ничего, – обратился он к своему наставнику и другу. – Хотел бы я быть знакомым с тобой. Скажу честно, тайбань, уповаю перед Господом, что жизнь после смерти все же есть и через много-много лет я смогу поблагодарить тебя лично.

Снова исполнившись уверенности, он вернулся за стол. В верхнем ящике лежала матрица Четырехпалого У. Он коснулся ее пальцами, поглаживая. «Как выбраться из этой ловушки?» – мрачно спросил он себя.

Раздался стук в дверь. Вошел Филлип Чэнь. За последние несколько дней он сдал.

– Боже милостивый, тайбань, что нам делать? Девять пятьдесят! – выпалил он с порога, нервно подвизгивая. – Впору волосы на голове рвать! Цзю ни ло мо, из-за этого бума, как ты помнишь, я покупал по двадцать восемь девяносто, вложил каждый пенни свободных денег и еще намного больше, а Диана, купив по двадцать восемь восемьдесят, продала по шестнадцать восемьдесят и теперь требует, чтобы я возместил разницу. О-хо, что нам делать?

– Молиться – и самим не плошать. Тебе удалось связаться с Типтопом?

– Э… нет, нет, тайбань. Я набирал его номер каждые пять минут, но телефон по-прежнему выключен. Я попросил своего родственника в телефонной компании проверить. Он сказал: в доме на обеих линиях сняты трубки.

– Что посоветуешь?

– Посоветую? Не знаю, думаю, нужно послать нарочного, но я не хотел этого делать, не посоветовавшись с тобой… А тут еще наши акции падают, в банках наплыв вкладчиков, которые спешат снять свои деньги, и бедный Джон, и репортеры осаждают… все мои акции упали, все! – Старик зашелся в пароксизме, осыпая грязными кантонскими ругательствами Горнта, его предков и потомков. – Если рухнет «Вик», что нам делать, тайбань?

– «Вик» не рухнет. Если Типтоп подведет, губернатор, несомненно, объявит понедельник нерабочим днем для банков. – Данросс уже известил своего компрадора о разговорах с Типтопом, Юем, Джонджоном и Хэвегиллом. – Давай, Филлип, думай! – добавил он, будто сердясь, нарочито резким тоном, чтобы помочь старику. – Не могу же я взять и послать этого, черт возьми, нарочного, чтобы он сказал: «Вы намеренно сняли трубку со своего проклятого телефона!»

Филлип Чэнь сел: сердился тайбань нечасто, и это заставило старого компрадора немного собраться.

– Извини, да, извини, но все… и Джон, бедный Джон…

– Когда похороны?