– Всем на пол! Руки за голову!

«Наши, спецназовцы, – облегченно вздохнул Корочкин. – Успели!» Он поднялся на колени, и в ту же секунду крик, исполненный бешенства, заставил его опуститься вновь:

– На пол! На пол! И руки на затылок!

– Да я свой, – обиженно пробормотал Корочкин, обиду он не смог сдержать, она стиснула ему горло, – свой!

– Потом будем разбираться, свой или не свой! А ну, р-руки!

Корочкин поспешно сцепил руки на голове, лег.

– Два трупа, товарищ майор, – доложил кто-то невидимый, – еще один – раненый и один пленный, в милицейской форме.

– Пленного освободить, это наш сотрудник! – Корочкин узнал голос майора Родина.

Над Корочкиным навис молодой спецназовец в защитного цвета маске, ткнул его стволом автомата: – Поднимайтесь, вы свободны!

– А повежливее нельзя? – у Корочкина от обиды и напряжения голос сделался тонким, обрел прозрачную хрупкость.

– Нельзя! – отрезал спецназовец.

– Эй, Чижик, поаккуратнее с нашим товарищем, – послышался предупреждающий окрик Волошина, и Корочкину сделалось легче – хоть один защитник нащелся среди этих жестких, со злыми, настороженными лицами ребят. – Раненого перевязать!

В проеме двери появился Волошин, помог капитану подняться.

– Цел? Нигде не зацепило?

– Слава богу!

– Тьфу-тьфу! Значит, долго будешь жить.

– Тех, кто в гараже, взяли?

– Скрутили. Даже пикнуть не успели, не то чтобы «А» произнести. А ты тут, смотрю, сумел кое-чего нагородить. Где ребенок?

– Не знаю. Не добрался до него.

– Ребенка в доме нет, – сказал появившийся в комнате Родин. – Пошли допрашивать золотозубого, пока он горячий…

Хоть и стрелял Корочкин через стенку, вслепую, а угодил точно в Клопа – одна пуля пробила ему плечо, другая – грудь; спецназовский фельдшер, содрав с раненого рубашку, обматывал его бинтами. Клоп стонал.

– Молчать – прикрикнул на него фельдшер. – Не стони. Ранения-то – тьфу, детские. Если за автомат не будешь больше браться – до восьмидесяти лет проживешь.

Волошин подошел к Клопу, резко поддел пальцами ему подбородок, глянул в замутненные, пьяные от боли глаза:

– Где ребенок?

– У… увезли. Час назад.

– Кто?

– Женщина… она… Кто она – не знаю…

– На черной «Волге», что ль? С правительственны номером. Она?

– Она.

– Лейтенант, сделай ему обезболивающий укол, – приказал Волошин фельдшеру, – иначе от боли он потеряет сознание.

– Уже сделал. На него обезболивающее, странное дело, не действует.

– Ладно, – Волошин решительно рубанул рукой воздух, – найдем и черную «Волгу», и женщину, и… все, найдем!

Клоп морщился, глядя на него, скалил зубы, стонал, до крови грыз губы, едва сдерживаясь, чтобы не закричать от боли; Волошин вгляделся в него внимательно и спросил:

– Документы у тебя есть?

– Нет.

– Ладно, пусть не будет документов, ладно… Тогда скажи, у тебя родственник случайно в милиции, на Петровке, не работает? Келопов его фамилия. А?

Клоп поморщился, ему было больно, очень больно, облизнул окровяненным языком губы и с трудом произнес:

– Это мой брат.

Услышав признание Клопа, Волошин присвистнул: надо же, что на белом свете творится!

21 сентября, четверг, 13 час. 20 мин.

– Ничего себе клубок свился! – Зверев даже забыл про свое традиционное «кхе-кхе», поцокал языком удивленно, когда сложил все концы – одни концы свел с другими, совершенно не совпадающими по «сюжету», проследил за тем, куда они выводят, на каких конкретно людей, и от досады ожесточенно покрутил потной головой: кого тут только не было – и милицейские работники, и правительственные чиновники, и охранники банков, и талантливые инженеры, потерявшие работу, и матерые пьяницы, даже один учитель затесался (Медуза и был учителем). – Вот змеюшник! – не удержавшись, воскликнул Зверев, поглядел в ярко освещенное солнцем окно, показавшееся ему сегодня серым, пыльным, неопрятным. – Вот сволочи! – Он никак не мог одолеть, переварить в себе то, что узнал.

Сидевшие напротив Волошин и Родин молчали. Наконец Зверев повернул к ним тяжелую голову – взгляд у генерала был такой, словно он решил подать в отставку – загнанный, недобрый.

– Вот твари, – вновь не сдержался он, выругался. – И чего людям не хватало? – в следующий миг, словно бы не желая верить в то, что все так плохо, тускло и никаких светлых пятен в черном, душном пространстве нет, он вздохнул и, переключаясь в мыслях на другое, спросил у Волошина: – А этот Корочкин, капитан, в районе прочно сидит?

– Прочно. Он там на хорошем счету.

– Надо бы его к нам перевести, в город. Что-то совсем не стало у нас хороших сотрудников, – генерал хмыкнул, поймав себя на том, что его слова могут быть обидны для Волошина с Родиным, произнес извиняясь: – О присутствующих я не говорю – жена Цезаря вне подозрений. Все хорошие по коммерческим структурам разбежались, пополнение нам очень нужно…

– Геофизики милиционеров из милиции выдавили, товарищ генерал. И если на генеральскую должность придет учитель рисования или заведующий куриным инкубатором – не то еще будет!

– Ладно, с людьми мы разобрались, – проговорил Зверев, не обращая внимания на реплику Волошина, – а с техникой? Что там у них насчет техники, оружия? «Стингеры» случайно не нашли?

– «Стингеры» не нашли, но мастерская у них отличная была. Несколько дядьков с золотыми руками там делали такое… такое присниться только может. Никакой завод не справится. Кстати, найден пистолет, из которого был убит охранник Белозерцева и пристрелен раненый налетчик. В общем, все есть, все арестованы, кроме… – Волошин сделал выразительные глаза и потыкал пальцем в потолок.

– Понятно, на верхний слой атмосферы намекаешь, – Зверев взялся рукой за щеку, словно у него болели зубы, – на членов правительства, значит:

– Намекаю, хоть это и не очень вежливо с моей стороны.

– Но ты ведь знаешь, майор, что до Бога высоко, а до царя далеко, – вид у Зверева сделался кислым, он помолчал немного, достал из стола два фотоснимка, уложил их рядом на столе. – Тут еще одна любопытная сюжетная линия намечается, посмотрите, кхе-кхе, сюда. Найдите десять совпадений…

На одном фотоснимке была изображена женщина – очень элегантная, вызывающе броская, стройная, идущая по садовой дорожке от дома к калитке. Волошин переглянулся с Родиным, не удержался – дом был им очень хорошо знаком. На втором снимке была изображена та же самая женщина, стоящая с тщательно одетым мужчиной у входа в ресторан «Пекин».

– Хороша женщина? – спросил Зверев у Волошина с Родиным и, не дожидаясь ответа, ответил сам: – Оч-чень: хороша. Как мадонна на гравюрах Дюрера. Хотя я не помню, рисовал когда-нибудь Дюрер мадонн или не рисовал. Волошин, ты у нас все знаешь, ответь на вопрос, рисовал Дюрер мадонн или не рисовал?