не может угнаться, потому что она уже давно ускользает от него. Смерть преследует его с того момента, как его дед почил едва ли не в день его рождения. Позже умер брат Винченцо. Еще позже – отец. Он пытался забыть эту боль в объятиях Франки, и не только.

Он искал забвения в любви многих, слишком многих женщин. А еще предавался развлечениям и совершал безумные поступки, благо его несметное богатство все это позволяло.

Но только сейчас на душе у него становится немного спокойнее. Потому что в его руках – новая жизнь. Будущее его и дома Флорио.

Младенец широко раскрывает глаза, резко кричит, и Иньяцио проводит ему по губам пальцем, смоченным в вине.

– Вот этот вкус ты должен запомнить. Этот – а уж потом молока. – Иньяцио прижимает сына к груди, не заботясь о том, что и сам будет пахнуть марсалой. – Она сделала нас теми, кто мы есть: Флорио.

* * *

– Дон Иньяцио… рабочие пришли.

В кабинет вошел Саро и теперь сквозь оконные занавески вглядывается в толпу во дворе. Иньяцио за письменным столом обменивается удивленным взглядом с Эразмо Пьяджо, сидящим в кресле напротив, встает и из-за спины слуги тоже осторожно заглядывает в окно, вслед за ним – директор «Генерального пароходства». И в самом деле, с десяток рабочих стоит у входа и разговаривает с Пьетро Ното, привратником.

– Зачем они пришли? – ворчит Иньяцио.

– Представления не имею! Может, хотят узнать, почему приостановилась стройка? – предполагает Пьяджо.

Иньяцио возвращается на место.

– Пойди объясни им, что с тех пор, как Кодронки в прошлом июле ушел с поста, дела еще больше осложнились. Остается уповать только на то, что Общество судостроения, доков и механических заводов Сицилии, которое мы решили создать, улучшит ситуацию, – говорит он, постукивая указательным пальцем по бумагам на столе. Внезапно вскакивает. – Надеюсь, они не собираются просить повышения зарплаты. Как они только смеют после того, что случилось в январе! Придется снова поговорить с Гарибальди Боско: он единственный, кто может их успокоить. Надоели эти постоянные протесты!

– Они пришли поздравить с рождением малыша.

На пороге стоит Джованна. Она появилась бесшумно и с упреком смотрит на сына.

– Я распорядилась их впустить, – объясняет она, потом обращается к Саро: – Пусть принесут еще стулья, поставят на стол блюда с печеньем и вино. Они работают у нас, и мы обязаны оказать им гостеприимство, – добавляет она, предваряя возражения сына, у которого от удивления вытянулось лицо. – Твой отец поступил бы именно так, – тихо говорит она. И уходя, с горечью думает о том, что ее Иньяцио лично бы сообщил о рождении ребенка рабочим «Оретеа», как, впрочем, и поступил, когда родился Винченцо.

Немного погодя по коридорам виллы уже громыхают тяжелые шаги рабочих, оставляя пыль на коврах и следы на паркете. Мужчины в праздничной одежде вертят головой, оробев от огромных картин, изысканных цветочных композиций, от золота и лепнины, но главное, от самой виллы без конца и края. Они не ожидали, что их впустят, привратник сказал, что передаст их добрые пожелания дону Иньяцио, и велел им возвращаться домой. А потом вышла донна Джованна, вдова главного хозяина – упокой Господи душу важного синьора, – и запросто сказала: «Добро пожаловать. Проходите». И направилась к бывшему кабинету своего мужа, который теперь принадлежит Иньяцио.

Они проходят мимо зеленой гостиной и донны Чиччи, дремлющей в кресле с открытым ртом. Кто-то гыкает, но тут же замолкает, увидев портрет Иньяцио в серебряной раме. Тогда все притихают и, остановившись, крестятся.

Джованна наблюдает за ними и чувствует, как увлажняются ее глаза. Один уже немолодой рабочий с большими седыми усами бросает на нее быстрый взгляд.

– Он был настоящим отцом для всех нас. Господь призвал его слишком рано, – произносит он.

Она коротко кивает, поворачивается и идет дальше в сторону кабинета. Иньяцио встречает рабочих на пороге вместе с Пьяджо. На письменном столе рядом со стопками бумаг и папок стоят бутылки вина и блюда с печеньем. Тут же льняные салфетки с вышитыми инициалами Иньяцио и Франки.

Рабочие располагаются вдоль стен кабинета, и самый старший из них, тот, что с седыми усами, подходит к Иньяцио:

– Доброго вам здравия, мы здесь, чтобы выразить вам наш… наши…

– …поздравления, – подсказывает ему молодой рабочий из дальнего угла. У него умные глаза, и одет он с виду лучше всех.

– Да-да, поздравления. Рождение малыша – это радость не только для вас, но и для всего дома Флорио, и мы очень рады, что вы решили назвать его так же, как и хозяина, вашего отца, пусть Господь о нем позаботится.

– Аминь, – шепчет Джованна из другого угла комнаты.

– Спасибо. Очень любезно с вашей стороны, что вы пришли прямо сюда. – Иньяцио комкает слова, засовывает большие пальцы в карманы жилета. – Могу я предложить вам небольшое угощение? Вы же добирались сюда пешком.

– Пешком и под конвоем, – снова вмешивается молодой, и ни от кого не укрылась нотка сарказма в его голосе.

Пьяджо вскидывает брови, подходит к окну: на краю широкого двора стоит небольшая группа карабинеров. И когда мужчины подходят к столу за бокалом вина и печеньем, он обращается к молодому человеку:

– А вы…

– Никола Амодео. Токарь в «Оретеа».

– Что ж, синьор Амодео, по-моему, конвой – необходимая мера предосторожности, учитывая январские протесты у здания «Генерального пароходства».

Пьяджо хватило минуты, чтобы понять, что перед ним непростой рабочий. Высоко держит голову и решил заявить о себе. Член профсоюза или того хуже.

– Знаете, мы тоже тогда встали перед болезненным выбором. В увольнении людей ничего приятного нет, но пока не начались судостроительные работы, литейный завод не может позволить себе держать больше человек, чем требуется.

К ним подходит Иньяцио.

– Вы не понимаете, каким страшным был январь для бедных людей в Палермо. – Амодео качает головой. – Увольнения подмастерьев стало тяжелым ударом. Они всего лишь попросили повышения зарплаты, потому что на все выросли цены, начиная с хлеба, а вместо этого их выставили за дверь, да еще и сдали в полицию. И сейчас никто не хочет брать их на работу, потому что думают, что они анархисты.

– Да нет! Вы преувеличиваете! – восклицает Пьяджо. – Жестоко обращались только с буйными участниками, с самыми неблагодарными, которые устроили пикеты. К тому же вы сами говорите, цены растут на все и повсеместно. Взять хотя бы налоги.

Он подает знак лакею, который подходит с подносом, на котором стоят рюмки с марсалой.

– Если бы вы были на нашем месте, вы поступили бы так же. Наказать нескольких человек было необходимо, для того чтобы показать, кто здесь главный.