Хотя и не мог ничего изменить. Не смотря на все знания, на все умения и магию, доступную дракону, все, что он мог сделать, это только сжать в руках ее тело, оплакивая невосполнимую потерю. А затем предать ее земле, согласно всем традициям своего народа…

Только жизнь отказала ему в этом праве. Стоило только коснуться кончиками пальцев щеки лежащей на земле девушки, как Корана рассыпалась на сотни, тысячи, миллионы серых пылинок. Порыв ветра ударил в лицо сметая все вокруг, не оставляя даже воспоминаний.

Время как будто остановилось. Сердце отстукивало медленный, неспешный ритм. Внутри все как будто сковало ледяными цепями, заморозив все, что еще минуту назад вопило от переполнявших чувств и эмоций. Остекленевшим, пустым взором, Сешъяр посмотрел на свою руку, туда, где когда — то давно, пусть даже только сегодня утром, ярким солнечным зайчиком блестело кольцо. Сейчас же лишь тусклый золотой ободок, тонкий и свободно скользивший по коже.

Тихий звяк.

На пожухлую траву упали широкие браслеты, подаренные Корой. Он закрыл глаза, запрокинув голову назад и запев. Тонко, беззвучно, надрывно, выплескивая все, что накопилось в душе, все, что он так хотел сохранить… И забыть одновременно.

Дракон прощался со своей Равной, прощался с Небом, что бы больше никогда не взлететь.

Сердце кольнуло острой иглой. Рагдэн. Сын. Малыш… Сердце Матери. Он обязан его воспитать, вырастить и отдать ему все, что могла дать Корана. Резко оборвав свою песнь, Сешъяр опустил голову. Нет, забывать нельзя, ни в коем случае. Ему нужно сохранить воспоминания и образы для него, для того что бы Дэни никогда не забывал кто его мать.

И знал, как она их любила.

Медленно поднявшись с колен, мужчина побрел к краю выжженных земель, зная, что никогда больше не сможет смотреть на огонь. Потому что никогда не вытравит из своей памяти картины этого места.

Больно… Как же это больно терять часть самого себя. И знать, что никто и никогда не сможет занять это место. Не потому что ты не захочешь, а потому что ты не позволишь…

* * *

Маленький мальчик сидел под кроватью. Обхватив себя руками, малыш раскачивался из стороны в сторону, периодически тихо всхлипывая. Закусив нижнюю губу, Рагдэн пытался сдержать накатывающую волнами истерику, вот только в голове билась лишь одна мысль — мамы больше нет.

Что — то влажное и теплое потекло по щекам, но дракончик даже не заметил этого, просто не понял, погруженный в черную пучину боли, страха и непонимания. Как же так? она обещала! Она обещала, что все будет хорошо!

Почему же сейчас он не чувствует ее, не может позвать, не может коснуться?!

— Мама… Мама… — тихо бормотал мальчик, словно это могло помочь дозваться, могло вернуть ее. Он помнил ту обжигающую волну боли, ненависти и безысходности. Помнил сладкое чувство мести на языке, отголоски коей пришли от матери.

А дальше все обрывалось, словно ничего и нет, словно ее никогда не было. Но ведь это не так? Ведь она была!

— Мама…

Нет, папа обязательно вернет ее. Он ведь сможет, он же сильный, он же дракон! Он — Папа!

Скрип двери и тихие шаги, замершие перед кроватью, Рагдэн не заметил, погрузивший в тот хаос из мыслей, образов и чувств, что царил в его душе и разуме. Он пытался выкарабкаться из этого водоворота, пытался зацепиться за робкую надежду, что мама все еще рядом, но каждый раз срывался, натыкаясь на темноту и пустоту.

Тонкие, ласковые руки и знакомые темные глаза напротив. Его обняли и прижали к груди, осторожно гладя по взъерошенным волосам и что — то шепча, беззвучно шевеля губами.

— Ее больше нет… — отстраненно шепнул Рагдэн, окаменев в объятиях Саминэ.

Девочка вздохнула, только крепче прижав его к себе и стирая с его щек что — то красное и теплое. На мгновение глаза Саминэ сверкнули красным, но тяжело сглотнув, она уткнулась носом в волосы мальчишки, раскачиваясь из стороны в сторону. Вытащить его из — под кровати стоило больших трудов, но только так, она могла хоть как — то поддержать ребенка, сейчас такого одинокого, потерянного и лишенного прежнего яркого, наполняющего искристым счастьем света.

Уткнувшись носом в плечо девушки, Рагдэн закрыл глаза, пытаясь обуздать рвущиеся наружу чувства. Но ничего не вышло. Только жалобный, тонкий писк, лишь отдаленно похожий на Последнюю песнь раздался в абсолютно тишине, наполнявшей комнату.

Саминэ же закрыла глаза, даже не пытаясь сдержать текущие по щекам слезы. Что именно она оплакивала? Смерть неизвестно женщины? Гибель матери?

Наверное, она плакала о том кусочек настоящего Света, что сейчас медленно угасал в хрупкой душе ребенка, застывшего у нее на руках.

Погасшего теперь уже навсегда.

На второй план отошли все посторонние мысли. Даже странная реакция на кровавые слезы, стекающие по дрожащим пухлым щечкам мальчика. Все, что было сейчас важно, это согреть холодного малыша, смотревшего на мир пустыми, черными глазами, полными боли.

«Я рядом…» — она постаралась передать как можно больше тепла, любви и сочувствия, прижав его как можно ближе, укачивая и целуя в мокрые щеки, невольно слизывая алые капли. — «Я всегда буду рядом, малыш…»

— Мама… Мама… Мама…

«Мама…»

Где — то на пределах Грани…

Цветок осыпался желтым песком в руке, скопившись маленькой горкой на потемневшей от времени столешнице. Мужчина не глядя смахнул его на пол, опираясь рукой на край стола. Сгорбившийся, с потемневшим и осунувшимся лицом, с волосами, собранными в идеально гладкий конский хвост он ничем не напоминал того взъерошенного, вечно веселого стихия, славившегося своей ленью.

Обстановка комнаты, такая привычная и уютная стала плыть и меняться. Теплые ноты в декоре сменились черным и белым, поделив помещение на две части. Как Свет и Тьма, как Хаос и Упорядоченность. Две противоположные части.

Вдох и медленный выдох. Снова поплыли очертания дома, словно он никак не мог решить, что выбрать, на чем остановиться. Или просто не желая этого, больше не желая видеть что — то постоянное в своей жизни. Слишком это все хрупко…

Недолговечно, как и все в Аранелле.

— Не понимаю, — глухой, скрипучий голос, лишенный хоть каких — то эмоций. — Ты же всегда возвращалась…

Тихий звук открывающейся двери. Переведя безумный темный взгляд на вошедшего, Хаос улыбнулся, растянув губы в дикой, счастливой усмешке.

— Что случилось? — тихо спросила вошедшая женщина, нисколько не испугавшись непривычно взрослого, пугающего образа любимого мужчины.

— Я просил. Я умолял. Это уже нечто, не так ли? — весело поинтересовался Хаос, повернувшись к ней спиной и уставившись в окно. Скрестив руки на груди, он не отрываясь следил за плывущими очертаниями пейзажа снаружи — Я предложил ей часть мира в обмен на то, что бы она избавила ее от этих мучений. Но нет. Гордость. Или гордыня. Да какая разница, что затуманило голову этой сучки?! Она все равно отказалась, сказав, что так заложено Творцами и не мне, избалованному, самовлюбленному, напыщенному идиоту менять течение процесса взросления ее потомков! И к чему это привело?!