Майкл слышал свист пуль, летящих мимо головы, но был слишком потрясен и зачарован, чтобы нагнуться или даже просто увернуться.

В двадцати шагах от него бежала молодая пара. Он узнал двоих, возглавлявших процессию: высокого привлекательного парня и красивую круглолицую девушку. Они по-прежнему держались за руки, парень тащил девушку за собой, но когда они пробегали мимо Майкла, девушка вырвалась и бросилась в сторону, туда, где стоял ошеломленный, почти закрытый телами ребенок.

Девушка наклонилась, чтобы подхватить ребенка, и в этот миг ее настигла пуля. Ее отшвырнуло назад, как будто она до предела натянула невидимый поводок, но она еще несколько секунд стояла. Майкл увидел, как пули вышли у нее из спины возле нижних ребер. На кратчайшее мгновение они поднимали бугорками ткань ее блузки, а потом вылетали в потоках крови и плоти.

Девушка развернулась и начала падать. Когда она повернулась, Майкл увидел у нее на груди две входные раны, темные пятна на белой ткани. Девушка опустилась на колени.

Ее спутник подбежал и попытался поддержать ее, но она выскользнула у него из рук и упала ничком. Парень опустился рядом и поднял ее на руки; Майкл увидел его лицо. Он никогда не видел такого опустошения и страдания на лице человека.

Рейли держал Амелию на руках. Голова ее, как у спящего ребенка, легла ему на плечо, он чувствовал, как ее кровь пропитывает его одежду; горячая, точно пролитый кофе, она пахла сладко и мучительно.

Рейли сунул руку в карман и отыскал носовой платок. Осторожно вытер пыль со щек девушки и из углов рта, потому что Амелия упала лицом на землю.

Он негромко умолял:

– Проснись, моя маленькая луна. Дай услышать твой сладкий голос…

Глаза ее были открыты, и он слегка повернул ее голову, чтобы заглянуть в них.

– Это я, Амелия, Рейли… ты видишь меня?

Но раскрытые глаза девушки быстро затягивались молочной пленкой, гасившей темную красоту.

Он сильнее прижал Амелию к себе, притиснул несопротивляющуюся голову к груди, начал баюкать, как ребенка, и одновременно посмотрел на поле.

Вокруг, как перезрелые плоды, упавшие с ветвей, валялись тела. Некоторые шевелились, поднималась рука, разжимался кулак; мимо Рейли прополз старик, волоча за собой искалеченную ногу.

Через поваленные ворота выходили полицейские. Они ошеломленно и неуверенно ходили по полю, по-прежнему держа в руках разряженное оружие, на мгновение останавливались, нагибались к телам, потом шли дальше.

Один из них подошел. Рейли узнал светловолосого капитана, схватившего его у ворот. Тот потерял головной убор, на мундире не было верхней пуговицы. Коротко подстриженные волосы потемнели от пота, капли пота выступили на лбу, бледном, как из воска. Белый остановился в нескольких шагах и посмотрел на Рейли. Хотя волосы на голове у него были светлые, но брови – густые и темные, а глаза желтые, как у леопарда. Рейли знал, как белый заработал это прозвище. Светлые глаза были обведены темными кругами усталости и ужаса, похожими на старые кровоподтеки, а губы пересохли и потрескались.

Они смотрели друг на друга: черный на коленях в пыли, с мертвой женщиной на руках, и белый в мундире, с разряженным автоматом.

– Я не хотел… – сказал Лотар Деларей, и его хриплый голос дрогнул. – Мне жаль.

Рейли ничего не ответил, никак не показал, что слышал или понял, и Лотар отвернулся и пошел обратно, пробираясь между мертвыми и ранеными, назад за сетчатую ограду.

Кровь на одежде Рейли начала остывать. Когда он снова коснулся щеки Амелии, тепло уходило и из нее. Он мягко закрыл ей глаза и расстегнул блузку. Кровь из двух входных пулевых отверстий почти не шла. Раны зияли сразу под заостренными девственными грудями, маленькие темные отверстия в гладкой янтарной коже, всего в нескольких дюймах одно от другого. Рейли вставил пальцы в эти кровавые отверстия и почувствовал остаток тепла ее плоти.

– Вложив пальцы в твою мертвую плоть, – прошептал Рейли. – Вложив пальцы моей правой руки в твои раны, клянусь, любовь моя: ты будешь отмщена. Клянусь в этом нашей любовью, моей жизнью и твоей смертью – ты будешь отмщена.

В дни тревоги и смятения, последовавшие за бойней в Шарпвилле, Фервурд и его министр внутренних дел действовали решительно и жестко.

Почти во всех областях Южной Африки было объявлено чрезвычайное положение. И АНК, и ПАК были запрещены, а те их члены, кого подозревали в подстрекательстве и запугивании, были арестованы и по законам чрезвычайного положения содержались в заключении. По некоторым оценкам, число задержанных достигло восемнадцати тысяч.

В начале апреля на общем заседании правительства, созванном для обсуждения чрезвычайного положения, Шаса рискнул своим политическим будущим, обратившись к Фервурду с предложением отменить систему пропусков. Он тщательно подготовил свою речь, а искренняя тревога и сознание важности проблемы сделало его еще более красноречивым, чем обычно. Говоря, он чувствовал, что постепенно заручается поддержкой некоторых других старших членов кабинета.

– Одним ударом мы уничтожим главную причину недовольства черных и лишим революционных агитаторов их самого ценного оружия, – указывал он.

Три старших министра вслед за ним выступили в поддержку отмены пропусков, но Фервурд во главе длинного стола зло смотрел на них, с каждой минутой сердясь все более, и наконец вскочил на ноги:

– Эта идея категорически не подлежит обсуждению. Пропуска существуют с единственной целью – контролировать проникновение черных в городские районы.

За несколько минут он безжалостно разгромил внесенное предложение и ясно дал понять, что поддержка этой идеи станет политическим самоубийством для любого члена правительства, каким бы старейшим он ни был.

В течение нескольких дней сам доктор Хендрик Фервурд балансировал на краю пропасти. Он посетил Йоханнесбург, чтобы открыть «Рэнд истер шоу» [300]. Он произнес пространную речь перед аудиторией самого большой в стране сельскохозяйственной и промышленной ярмарки, а когда садился на место под гром аплодисментов, белый человек невзрачной наружности прошел между рядами сидений, на виду у всех поднял пистолет