Иванова. — История войны еще не дописана. А нам нужно, да и всем нужно, чтобы она была написана как можно полнее и всестороннее. Чтобы в ней не оставалось ни темных мест, ни белых пятен. И мы не знаем, какая мелкая деталь может вдруг помочь нам увидеть многое под другим углом зрения, точнее, вернее.

— История, — сказал Лидумс, — это то, что было. Она уже совершилась. И за то, чтобы история завершилась так, а не иначе, было заплачено миллионами жизней. Может быть, жертв могло быть меньше, наверняка могло — но это уже другой вопрос. Жизни были отданы. Но надо ли рисковать жизнями еще и сейчас — ради того, что уже произошло и чего мы никакими жертвами изменить не сможем?

Разведчица смотрела на него спокойно, но в голосе ее, когда она стала отвечать, прозвенели нотки волнения.

— Это разные вещи, товарищ полковник, и вы их смешиваете. Война — да, совершилась. И результата ее никто изменить не в силах. Да, это так. Но история не совершилась. Она не окончена. История — это не то, что произошло, а то, что мы знаем о том, что происходило. История всегда существует в настоящем времени. Мы знаем, что было. Мы не всегда знаем — как. А от этого зависит очень многое. Одно и то же действие можно рассматривать и как успех, и как ошибку. Одну и ту же мысль — как верную и как неверную. И решения, и мысли, и многое другое были вчера, есть сегодня и будут завтра. И от того, что мы знаем или не знаем о вчерашних, во многом зависит, насколько удачными или неудачными будут завтрашние. Всякое событие совершается не один раз, но многократно. Один раз — когда оно происходит. И много, порой десятки раз когда его вспоминают, дают оценку, делают выводы. А порой оценка и выводы играют куда большую роль, чем само событие. Потому что они являются источниками новых событий, сегодняшних и завтрашних. История, как оценка и вывод — эта история меняется, в ней нет незыблемых вещей, кроме, может быть, самых общих моментов. И поэтому надо знать, что, как и почему было вчера чтобы не ошибиться сегодня, завтра и послезавтра. Вы согласны со мной?

Лидумс склонил голову набок и промолчал. Молчал и я, хотя тут я мог бы с ней поспорить. Но вспомнил своего отца. И промолчал.

— И за это, — заключила неумолимая Иванова, — иногда приходится рисковать жизнями и сейчас. Потому что это очень важно.

Она, безусловно, была права; но своя правда была и у Лидумса. Каждый командир знает, что жертвовать людьми можно лишь тогда, когда не жертвовать — нельзя. Именно тут цель должна оправдывать средства, потому что средства небывало дороги. Рассуждения Ивановой были хотя и убедительными, но отвлеченными, это была теория, а жизнь человека — это практика; нет отвлеченных, обобщенных жизней, они всегда конкретны. Конечно, можно в определенных случаях не посылать людей приказом. Можно вызвать добровольцев. Можно. Но не всякий раз ты станешь даже вызывать добровольцев. Потому что в конечном итоге ответственность все равно лежит на тебе.

— Что ж, — сказал Лидумс после паузы. — Как историк, вы правы, безусловно. Но ведь есть и другие точки зрения. У городских властей, например, у строителей… Они не хотят ждать, и они правы, потому что история историей, но люди живут и хотят жить сейчас, хотят работать, иметь семьи, зарабатывать деньги, получать квартиры, и не хотят ждать; можно ведь сказать и так, что история, как и все вообще, делается ради людей, и не отвлеченных людей, а реальных, живущих сейчас, и сколько же можно отвлекаться от заработка и жилья конкретных людей ради общих понятий? Мы и так обходимся народу ой как недешево… Точки зрения будут разными, и дело не в том, что мы с подполковником Акимовым боимся рискнуть. Рискнуть мы как раз не боимся…

Он помолчал, обвел всех взглядом и сделал заключение:

— Я думаю, — сказал он, — мы в данном случае не станем противопоставлять историю гуманности, риску или еще чему-либо. Не будем решать задачу в общем виде. Потому что в общем виде можно решать только общие задачи, а у нас задача очень конкретна, и решать ее, следовательно, можно только конкретно.

— Что значит — конкретно? — спросил не наш полковник.

— Это значит: не отрицая, что в подземелье скрыт кусочек истории, мы все-таки не откажемся от права установить как можно точнее, что же это за кусочек. Мал он или велик. Для истории, предположим, архив — одно, а склад, допустим, ручных гранат, пусть и со взрывателями неизвестной конструкции другое. Вот мы и постараемся выяснить это прежде, чем взрывать. Но при этом, говорю откровенно, станем исходить из мысли о желательности именно взрыва, так что всякие колебания и сомнения будут нами истолкованы в пользу уничтожения, а не вскрытия подземелья. А вы, Августа Петровна, — он повернул голову к Ивановой, — наверняка сможете помочь нам в этом. Поэтому предлагаю, не теряя времени, выехать на объект.

— Хорошо бы предварительно пообедать, — сказала Иванова.

— Ну, что вы, Августа Петровна, — укоризненно сказал штабной полковник. — Обеспечим.

— Диета, — сказала Августа Петровна. — И почки. Старость, что поделаешь.

— А что у вас с почками? — заинтересовался Лидумс, и я невольно усмехнулся: доктор Лидумс был в своем репертуаре. — У меня были камни, и я нашел прекрасный способ гнать их. Вы принимаете, что полагается, расширяющее, потом садитесь на мотоцикл, и выбираете самую худшую дорогу, самый негодный булыжник — я могу показать вам такие местечки. Надо поездить на твердых шинах с часик — и камешки выходят. Личный опыт.

— Спасибо, — сказала Августа Петровна. — Испробую как-нибудь на досуге.

— Я вам совершенно серьезно рекомендую.

— Спасибо.

Я стоял поодаль, стараясь сделать вид, что мне ничего не стоит застрять тут на день или хоть на неделю. Словно бы у меня в номере не сидела совершенно чужая женщина — без денег, без пристанища, голодная, которой я обещал свою помощь, которая будет не дать меня, — а я в это время буду ползать по развалинам в четырех сотнях километров от нее… Вот тебе твоя романтика выходит боком, сердито подумал я про себя, и без малого пять десятков прожитых лет вдруг ощутимо надавили на плечи. Бьют тебя всю жизнь и все без толку. Ни с того ни с сего связался с дамой, которая, не стесняясь, разгуливает голой по чужому жилью, словно так и надо, словно у всех только и дела, что заботиться о ней. Сейчас она сидит и посмеивается, наверное, над глупым мужиком, который оказался таким недотепой, что не воспользовался