Ни одно из этих исследований не является новым: если погрузиться в историю клинических испытаний, проводившихся с психоделиками, станет понятно, что большая часть этих земель уже возделана. Чарльз Гроб, психиатр из Колумбийского университета в Лос-Анджелесе, чьи экспериментальные исследования псилоцибина на предмет его успокоительного воздействия на онкологических больных (они проводились в 2011 году) расчистили путь для испытаний в Нью-Йоркском университете и центре Хопкинса, признает, что «в большинстве случаев мы просто подхватываем факел у прошлых поколений исследователей, которые были вынуждены его опустить по причине культурного давления». Но если психоделики когда-нибудь найдут признание в современной медицине, то весь этот некогда погребенный свод знаний необходимо будет извлечь на свет божий, а эксперименты, приведшие к этим знаниям, провести вновь в соответствии с действующими научными нормами.

Но как современная наука тестирует психоделическую терапию и ее потенциал, точно так же эти очень странные молекулы, оказывающие непредсказуемое действие на ум и сознание, тестируют западную медицину на предмет того, способна ли она справиться с теми скрытыми проблемами, которые они создают. Приведу один очевидный пример. Обычные испытания психоделиков очень трудно, если вообще возможно, скрыть от глаз общественности: участникам рот не закроешь и они вполне могут рассказать, принимали ли они сам псилоцибин или плацебо, и об этом же могут рассказать и психотерапевты. Кроме того, могут ли исследователи надеяться на то, что им удастся в полной мере отделить воздействие химического соединения от критического влияния установки и обстановки? Западная наука и современная наркологическая экспертиза всецело зависят от того, удастся ли изолировать единичную переменную, но до сих пор неясно, можно ли вообще изолировать или отделить действие психоделического препарата от контекста, в котором он принимается, от терапии, которая с ним связана, или от ожиданий самих участников. Любой из этих факторов может замутить воды причинности. А кроме того, как западная медицина должна оценивать сам психиатрический препарат, который, по-видимому, работает не за счет какого-то сугубо фармакологического воздействия, а за счет внедрения в сознание людей, его принимающего, определенной установки?

Добавьте к этому и тот факт, что опыт видений или переживаний, к которому приводят эти препараты, часто выступает под определением «духовный», поэтому современная медицина предлагает вам в виде психоделической терапии некую пилюлю, настолько большую, что ее вряд ли возможно проглотить. Чарльз Гроб хорошо понимает эту проблему, но занимает по отношению к ней непримиримую позицию: психоделическую терапию он характеризует как разновидность «прикладного мистицизма». Странная фраза в устах ученого, и многим она кажется опасной и ненаучной.

«Для меня это понятие никак не связано с медициной, – сказал Франц Волленвейдер, один из пионеров в области психоделических исследований, в интервью журналу Science, когда его попросили прокомментировать роль мистицизма в психоделической терапии. – Само по себе это понятие довольно интересное, но оно скорее из области шаманизма». Но другие исследователи, работающие с психоделиками, не отвергают ту идею, что элементы шаманизма, возможно, играют некоторую роль в психоделической терапии – как это, вероятно, имело место на протяжении нескольких тысячелетий, прежде чем появилась реалия, именуемая наукой. «Если мы хотим разработать оптимальные исследовательские проекты для оценки терапевтической полезности галлюциногенов, – пишет Гроб, – одного лишь соблюдения строгих норм научной методологии будет недостаточно. Мы должны также обратить внимание и на примеры, даваемые нам удачным приложением шаманской парадигмы». Под парадигму шаман/терапевт тщательно инструментует «экстрафармакологические переменные» (такие, как установка и обстановка, например), чтобы наилучшим образом использовать «гиперсуггестивные свойства» этих медикаментов. Именно здесь, по-видимому, и может оказаться действенной психоделическая терапия – на границе между духовностью и наукой, столь же провокационной, сколь и неудобной.

Тем не менее новые исследования в области психоделиков ведутся как раз в то время, когда поддержание психического здоровья в стране находится «на изломе», если воспользоваться словечком Тома Инзела, до 2015 года бывшего директором Национального института психического здоровья, так что готовность этой области медицины к принятию совершенно новых, радикальных методов, вероятно, больше, чем готовность самого поколения. Фармакологический инструментарий для лечения депрессии, которой страдает примерно одна десятая часть всех американцев и которая во всем мире является главной причиной нетрудоспособности, на сегодняшний день очень скуден: он включает в себя антидепрессанты, все больше и больше теряющие свою эффективность[56], и новые психиатрические препараты, поток которых тоже иссякает. Фармакологические компании больше не инвестируют средства в разработку так называемых препаратов ЦНС, то есть медикаментов, воздействующих на центральную нервную систему. Система охраны психического здоровья охватывает лишь малую часть людей, страдающих психическими расстройствами, потому как большинство не хотят обращаться к врачам из-за дороговизны лечения, его неэффективности или социальной стигматизации. В Америке ежегодно совершается почти 43 тысячи самоубийств (больше, чем количество смертей по причине рака груди или автотранспортных происшествий), и только примерно половина людей из числа тех, что лишают себя жизни, получает медицинскую помощь. «На изломе» – довольно мягкая характеристика нынешнего состояния этой системы.

Джеффри Гесс, манхэттенский психиатр и один из разработчиков экспериментальных испытаний в Нью-Йоркском университете, считает, что момент для принятия совершенно новой парадигмы в области психотерапии давно назрел. Многие годы, указывает он, «назревал этот конфликт между биологическим и психодинамическим методами лечения. Они сражались друг с другом за легитимность и ресурсы. Что является причиной психического заболевания: химический дисбаланс или потеря смысла жизни? Психоделическая терапия – это бракосочетание этих двух методов».

В последние годы «психиатрия из безмозглой стала бессмысленной», как охарактеризовал ее один из психоаналитиков. Если психоделическая терапия и окажется успешной, то только потому, что она добьется успеха в деле воссоединения мозга и ума, поставив это единство на службу психотерапии. По крайней мере, на это есть надежда.

Для терапевтов, работающих с людьми, чья жизнь близится к концу, эти вопросы представляют не только научный интерес. Беседуя со Стивеном Россом и Тони Боссисом в процедурном кабинете, я поразился тому, с каким возбуждением (возбуждением, граничившим с головокружением) они относятся к результатам, полученным при наблюдении за онкологическими больными, – всего лишь после одного сеанса с применением псилоцибина. Поначалу Росс не поверил тому, что он увидел.