Когда, например, мной владеет особенное чувство душевной щедрости или благодарности, когда я открыт чувствам, людям и природе, я отмечаю у себя состояние расширения. Это чувство часто сопровождается умалением эго, так же как и ослаблением внимания к прошлому и будущему, которым оно пробавляется. (И от которого оно зависит.) Так же обстоит дело и с ярко выраженным чувством сжатия, которое наблюдается у меня, когда я чем-то одержим или когда мной владеют чувства страха, самозащиты, спешки, беспокойства и сожаления. (Два последних чувства возникают лишь в ходе путешествия во времени.) В этих случаях я в гораздо большей мере ощущаю себя самим собой, причем далеко не в лучшем смысле. Если нейробиологи и нейрофизиологи правы, те процессы и состояния, которые я наблюдаю в сфере своего сознания, физически взаимосвязаны с мозгом: сеть пассивного режима либо включена, либо выключена; уровень энтропии либо высокий, либо низкий. Но как именно распорядиться этой информацией, я до сих пор не знаю.

* * *

К настоящему моменту она, вероятно, стала достоянием памяти и, возможно, даже затерялась в ней; однако все мы, даже самые наивные среди нас с точки зрения психоделического опыта, лично, прямо и непосредственно, сталкивались с энтропией мозга и новым типом сознания, который она питает, – сталкивались в ту пору, когда были малыми детьми. Детское сознание настолько отличается от сознания взрослого человека, что представляет собой, по сути дела, особую психическую страну, ту самую, из которой нас изгоняют (или мы сами себя изгоняем) в отроческом возрасте. Можно ли опять вернуться в нее? Вернуться взрослыми вряд ли, а вот приблизиться к этой ныне чуждой стране или на краткий миг даже посетить ее, наверное, можем – во время психоделического трипа. Во всяком случае, именно такова поразительная гипотеза, которую высказала Элисон Гопник, психолог по вопросам развития и философ, по воле судьбы оказавшаяся моей однокурсницей в годы учебы в Калифорнийском университете в Беркли.

Элисон Гопник и Робин Кархарт-Харрис пришли к проблеме сознания с совершенно разных сторон и направлений, вооруженные разными дисциплинами, но вскоре после того, как они услышали друг о друге и познакомились с работами друг друга (не без моей помощи, потому как я отослал Элисон PDF-файл статьи Робина об энтропии мозга, а ему рассказал о ее превосходной книге «Ребенок-философ»), они затеяли между собой дискуссию, которая оказалась удивительно поучительной, по крайней мере для меня. В апреле 2016 года они продолжили свою дискуссию, на этот раз в Тусоне, штат Аризона, на сцене зала заседаний во время конференции, посвященной проблемам сознания, где они наконец встретились и оба оказались за одним столом[54].

Психоделики в свое время дали Кархарту-Харрису возможность взглянуть на феномен обычного сознания под другим углом и тем самым подойти к исследованию его измененных состояний; Гопник, в свою очередь, тоже предлагает рассматривать сознание малого ребенка как другую разновидность «измененного состояния», и во многих отношениях эти состояния поразительно схожи между собой. Наши размышления о том или ином предмете, предупреждает она, обычно искажены нашим собственным ограниченным сознанием, которое мы, естественно, воспринимаем как целое и не ущербное. В этом случае приходится признать, что большинство теорий и обобщений, касающихся нашего сознания, созданы людьми, наделенными довольно ограниченным подтипом этого сознания, который она называет «профессорским сознанием», определяя его как «феноменологию среднестатистического профессора средних лет».

– Как академики мы или невероятно сосредоточены на какой-то конкретной проблеме, – говорила Гопник в Тусоне, обращаясь к аудитории, состоявшей из философов и нейрофизиологов, – или сидим и сами себя спрашиваем: «Почему я не могу сфокусироваться на той проблеме, на которой я обязан фокусироваться, и почему вместо этого я предаюсь мечтам?».

Гопник (ей чуть больше шестидесяти), с ее разноцветными шарфами, пышными юбками и практичной обувью, сама выглядит отчасти как профессор из Беркли. Дитя 1960-х годов, а ныне бабушка, она обладает особым стилем речи, который одновременно кажется беспечным и поучительным, не говоря уже о том, что он пестрит ссылками, указывающими на то, что ее ум столько же поднаторел в гуманитарных науках, сколько и в естественных.

«Если вы полагаете, как часто полагают люди, что сознание именно к этому и сводится… то неудивительно, если вы считаете, что малые дети менее разумны и сознательны, чем мы…», потому что и сфокусированное внимание, и саморефлексия у малых детей отсутствуют. Подумайте о сознании ребенка, взывает к нам Гопник, но не с позиции того, что оно якобы недоразвито или ему чего-то не хватает, а с позиции того, что в нем уникально и поистине чудесно, – с позиции качеств, которые, убеждена она, психоделики помогут нам лучше понять, оценить и, возможно, заново прочувствовать.

В «Ребенке-философе» Гопник проводит вполне уместное различие между «прожекторным сознанием» взрослого человека и «фонарным сознанием» ребенка. Первое наделяет взрослого человека способностью фокусироваться исключительно на избранной цели. (В своих репликах в ходе дискуссии Кархарт-Харрис называл его «эго-сознанием» или «точечным сознанием».) Второе – фонарное сознание – обладает рассеянным вниманием, что позволяет ребенку собирать информацию буквально отовсюду, что бы ни оказалось в поле его осознания, которое гораздо шире, чем у большинства взрослых людей. (Если исходить из этой мерки, то дети более, а не менее сознательны, чем взрослые.) Да, длительные периоды доминирования прожекторного сознания у ребенка довольно редки, но зато и «яркое панорамное освещение будней», которое открывает фонарное сознание, у взрослых тоже бывает не часто, а если и бывает, то чисто случайно. Если воспользоваться терминологией Джадсона Брюера, то фонарное сознание – это сознание расширяющееся, а прожекторное – сознание узкое или ограничивающее.

Мозг взрослого человека направляет «прожектор» своего внимания куда ему хочется и при осмыслении получаемой информации опирается на прогнозирующее кодирование. У ребенка, как обнаружила Гопник, в этом отношении совершенно другой подход. Его разум, будучи совершенно неискушенным перед реалиями мира, обладает сравнительно малым числом наработок или предвзятых мнений, полагаясь на которые он мог бы направлять свое восприятие мира по проторенной колее или предсказуемому пути. Вместо этого подход и восприятие ребенком мира сравнимы с изумлением, которое испытывает взрослый лишь под влиянием психоделиков.

Что это означает с точки зрения познания и обучения, говорит Гопник, легко понять, если взять для сравнения машинное обучение или искусственный разум. Разработчики компьютерных программ, обучающие искусственный разум навыкам преподавания и умению решать проблемы, говоря о поисках ответов на вопросы, пользуются терминами «высокотемпературный» и «низкотемпературный поиск». Низкотемпературный поиск (он требует гораздо меньшей затраты энергии, чем высокотемпературный) подразумевает получение наиболее вероятного или наиболее приемлемого ответа, вроде того, который помог решить похожую проблему в прошлом. Низкотемпературный поиск чаще оказывается удачным, нежели неудачным. В отличие от него высокотемпературный поиск требует гораздо больше энергии, поскольку он подразумевает поиск менее вероятных, но, возможно, более изобретательных и творческих ответов – как правило таких, которые лежат за рамками предвзятых мнений. Поэтому, опираясь на богатый жизненный опыт, ум взрослого человека большую часть времени занят исключительно низкотемпературными поисками.