— Из бездны воззвал я к тебе…

Ветер скорбно шумел в снастях; Том, обнажив голову, стоял у грот-мачты и думал, как много потерял за последние дни: отца, брата и дорогого друга.

— И бездне мы предаем тела.

У каждой решетки стоял матрос. Они одновременно подняли решетки, и тела в саванах скользнули за борт и ногами вперед ушли в воду; их сразу утянули вниз тяжелые железные ядра.

Уил Уилсон кивнул пушкарям, стоявшим наготове у пушек, и в облаке порохового дыма прогремел первый выстрел салюта.

— Прощай, Большой Дэнни. Прощай, старый друг, — прошептал Том.

В тот же вечер Том сидел у постели отца и негромко рассказывал ему о событиях дня. Он не был уверен, что Хэл понимает все, что он ему говорит, потому что отец не делал никаких замечаний и как будто погрузился в беспамятство. Однако, говоря, Том чувствовал себя ближе к нему по духу, и это помогало ему справиться с одиночеством старшинства, с тягостным бременем, которое он ощутил впервые в жизни.

Когда он наконец замолк и собрался уйти на свой тюфяк на палубе, Хэл ощупью нашел его руку и слабо пожал.

— Ты хороший парень, Том, — прошептал он, — вероятно, лучший из всех из них. Хотел бы я…

Он замолчал и выпустил руку Тома. Голова его повернулась, и он негромко захрапел. Том так и не узнал, чего хотел бы его отец.

Через несколько дней Том заметил, что к отцу постепенно, мало-помалу возвращаются силы. Он мог теперь дольше сосредоточиваться на рассказах Тома, прежде чем терял сознание.

Через неделю Том мог спрашивать у него совета и получать разумный ответ. Однако когда он спросил доктора Рейнольдса, скоро ли отец наберется достаточно сил, чтобы выдержать плавание в Англию, врач покачал головой.

— Через три дня — это будет четырнадцатый день после ампутации — я смогу убрать швы. Даже отплыв через месяц, вы все равно подвергнете его серьезному риску, особенно если попадем в бурю. Ради безопасности следовало бы подождать два месяца. Ему нужно время, чтобы окрепнуть.

Том отправился на поиски Андерсона и обнаружил, что тот присматривает за погрузкой захваченного тяжелого груза.

— Капитан Андерсон, я обсудил с отцом судьбу арабских пленных.

— Надеюсь, он не собирается их отпустить? Они пираты, это очевидно. Они убили сотни честных моряков.

— Мы не можем их освободить, — согласился Том. — Помимо иных соображений, это создаст опасный прецедент. Нельзя выпускать на морские линии такую стаю тигровых акул.

— Рад это слышать, — сказал Андерсон. — Веревочная петля — вот их последний пункт назначения.

— По последним подсчетам у нас их пятьсот тридцать пять. Это уйма веревки, капитан Андерсон, и я сомневаюсь, чтобы наших реев хватило на всех повешенных.

Андерсон затянулся трубкой и задумался о проблеме казни такого количества людей.

— С другой стороны, на невольничьем рынке они стоят не меньше тридцати фунтов за голову, а может, и больше, — заметил Том.

Андерсон смотрел на него, выпучив голубые глаза. Он об этом не подумал.

— Клянусь кровью Христовой, они этого заслуживают. Но продавать их на Занзибаре нельзя, — сказал он наконец. — Султан не позволит продавать на своих рынках мусульман. Нас в таком случае ожидает новая война.

— Зато у голландцев нет таких предрассудков, — сказал Том. — И они всегда ищут рабов на коричные плантации Цейлона.

— Вы правы, — радостно прищелкнул языком Андерсон. — До Цейлона и обратно пять тысяч миль, но ветер попутный, а тридцать фунтов за голову окупят такой крюк.

Он быстро подсчитал в уме.

— Святые небеса, да это примерно шестнадцать сотен фунтов!

Он снова помолчал, подсчитывая свою долю от этой сделки, потом улыбнулся.

— В крепости аль-Ауфа найдется довольно цепей для всех его людей. В этом есть своя справедливость.

— По словам доктора Рейнольдса, мой отец еще два месяца не будет в силах перенести плавание. Я предлагаю вам погрузить пленных на «Йомен» и отвезти их в Коломбо. Там вы продадите их губернатору ВОК и вернетесь сюда к нам. Тем временем я отправлю захваченную дау на юг, к островам Глориетты, чтобы привести «Овечку». В Англию вернемся в конвое. При попутном ветре и милостью Божией мы сможем еще до Рождества бросить якорь в Плимуте.

На следующий день арабов погрузили на борт «Йомена». Потребовались кузнецы со всех кораблей, чтобы заковать в кандалы длинную цепочку пленников. Их сковали по десять человек и повели на берег.

Том вместе с Рейнольдсом в крытом пальмовыми листьями лазарете, который разбили под деревьями, навещал раненых моряков, надеясь немного подбодрить их. Двое уже умерли: их раны загноились, и началась страшная газовая гангрена, но четверо достаточно поправились, чтобы вернуться к своим обязанностям на корабле, и доктор Рейнольдс считал, что скоро к ним присоединятся и остальные.

Том вышел из лазарета и остановился, глядя на пленников, которые плелись к поджидающим их шлюпкам. Он испытывал некоторую неловкость при мысли о том, что отправляет этих людей в пожизненное рабство. Голландцы не самые мягкие хозяева — Том помнил, что рассказывали ему отец, Большой Дэниел и Аболи о своем пребывании в голландской крепости на мысе Доброй Надежды. Но он утешал себя тем, что не один принял такое решение: отец согласился и властью, данной ему королевской лицензией, подписал распоряжение об их отправке, а капитан Андерсон определенно радовался дополнительной прибыли. В конце концов, это ведь кровожадные пираты. Том подумал о маленьком Дориане, обреченном на такую же участь, и его жалость к пленникам растаяла.

Тем не менее он поспорил со старшими и убедил отца и капитана Андерсона исключить из числа приговоренных к рабству женщин и детей. Этих несчастных оказалось пятьдесят семь, в их числе — младенцы всего нескольких месяцев от роду. А среди женщин некоторые были на последних месяцах беременности.

Пять из них предпочли последовать за мужьями в рабство, нежели расстаться с ними. Остальные останутся в крепости, пока не найдется корабль, который перевезет их на Занзибар.

Том уже хотел отвернуться, когда увидел среди пленников знакомое лицо и серебряную бороду Бен-Абрама.

— Приведите ко мне этого человека, — крикнул он охранникам, и те вывели араба из рядов и потащили к Тому.

— Чтоб вы лопнули, — отругал их Том. — Он старик. Обращайтесь с ним вежливо.

Потом он обратился к Бен-Абраму:

— Как такой человек, как ты, оказался с аль-Ауфом?

Бен-Абрам пожал плечами.

— О больных надо заботиться везде, даже в шайке преступников. Когда ко мне обращался человек с просьбой о помощи, я никогда не спрашивал, добрые или злые дела он творит.

— Значит, ты лечил франкских пленников аль-Ауфа не хуже, чем истинных верующих? — спросил Том.