– Знаешь, – заявил я своей спутнице (королеве красоты и агенту КГБ в одном флаконе), – я ничего такого не имел в виду. Каждый использует свои ресурсы, верно? – Я игриво подмигнул кагэбэшнице. – Держу пари, мои ненамного лучше твоих.

Судя по всему, она поняла, потому что одарила меня улыбкой.

– Да, ты хорошо готовишь.

– Что?! О чем это ты? При чем тут готовка?

– Ну, ты же сказал: соусы. «Кто их там, в КГБ, учит английскому? – чертыхнулся я. Либо она двоечница, либо просто спала на уроках».

– Это ведь ты делал томатный соус?

– Да не соусы! – захохотал я. Наконец до меня дошло. – Ресурсы – а не соусы! – Повернувшись к прелестной кагэбэшнице, я произнес как можно разборчивее: – Ре-е-су-ур-сы-ы! Теперь поняла?

Выдернув свою руку, она затрясла головой, с отчаянием в голосе бормоча что-то малопонятное, вроде:

– Bleaha muha, дурацкий инглиш! Ох, черт… бессмыслица какая-то! – после чего вдруг замахала руками над головой, словно отгоняя невидимую муху. – Ри-и-су-ур-сы-ы! Ре-е-су-ур-сы-ы! – словно заклинание завывала она. – Черт, черт, черт!

Впрочем, через пару секунд она опомнилась.

– Этот английский сводит меня с ума, – захихикала она. – Он… он какой-то нелогичный! Не то что русский! – Выпалив это, она опустила стекло, ткнула пальцем куда-то вбок и жестом попросила меня съехать на обочину.

Я припарковался возле огромного клена, растущего в нескольких футах от дороги, заглушил двигатель и выключил фары. Радио бормотало еле слышно, но кагэбэшница прикрутила его до конца. Потом повернулась ко мне и проговорила – очень медленно, почти по слогам:

– Я… говорю… по-английски. Просто иногда не все понимаю из-за… как это? да, из-за шума ветра. Я подумала, ты делаешь соусы… ну, томатные соусы, ведь ты и сегодня тоже его делал – я имею в виду, томатный соус.

– Ладно, – улыбнулся я. – Во всяком случае, ты говоришь по-английски гораздо лучше, чем я по-русски.

– Da, – негромко прошептала она, потом откинулась назад, оперлась спиной о дверцу, скрестила руки на груди и посмотрела мне в глаза. Поверх розовой девчачьей маечки она натянула на себя белый свитер мягкой вязки с низким V-образным вырезом, украшенным двумя полосками, темно-бордовой и травянисто-зеленой. Такие можно увидеть на старых фото, где люди играют в гольф. Рукава она подвернула, обнажив точеные запястья, на одном из которых болтались классные часики на розовом ремешке с жемчужно-белым циферблатом. Светлые волосы, которые она перекинула через плечо, отливали шелком, красиво обрамляя нежное, словно у ангела, личико.

На агента КГБ она явно не тянула. Или я чего-то не понимаю? Глубоко вздохнув, я заглянул в эти голубые, как незабудки, кагэбэшные глаза и улыбнулся. И поймал себя на том, что невольно сравниваю ее с Герцогиней. Кстати, они во многом были похожи: обе голубоглазые блондинки, широкоплечие, но с тонкой костью и великолепными формами, как выше, так и ниже пояса. Что самое удивительное, и держались они совершенно одинаково – словно юные чир-лидерши – горделиво расправив плечи и вызывающе отставив круглую попку, – а от этой позы я всегда заводился с пол-оборота.

– Ты прекрасна, – нежно произнес я, постаравшись загнать эту малоприятную мысль поглубже.

– Da, – задумчиво протянула она, – krasavitza, krasavitza… Я знаю, – Юлия невозмутимо покивала, словно говоря: «Да, я уже слышала нечто подобное сотни раз, так что придумай что-то пооригинальнее, если хочешь произвести на меня впечатление». – Кстати, ты очень ми-и-лый! И, кстати, знаешь, тебя можно принять за русского… за настоящего русского! Ты меня понимаешь?

– Нет, – я с улыбкой покачал головой. – Ты о чем?

Юлия выразительно скосила глаза на браслет у меня на щиколотке.

– Ну-у… ты воруешь деньги, – подмигнула она, – как самый что ни на есть настоящий русский! – Юлия захихикала. – Мне рассказывали, ты украл кучу денег!

«Господи, помилуй!» – пронеслось у меня в голове. – Проклятые russkie! Не самый подходящий момент, чтобы пытаться втолковать прелестной кагэбэшнице, что украл я куда меньше, чем хотелось бы, – и именно по этой причине это будет мое последнее лето в Мидоу-Лейн. Впрочем, с этим можно подождать, – подумал я. – Не стоит бежать впереди паровоза.

– Да, – кивнул я, с трудом выдавив из себя улыбку. – Но я этим не горжусь.

– И когда суд? – осведомилась она.

– Еще не скоро, – мягко объяснил я. – Года через четыре… или около того. Пока еще сам точно не знаю.

– А твоя жена?

Я покачал головой.

– Она подала на развод.

Юлия кивнула. Лицо у нее погрустнело.

– Она красивая.

– Да, красивая, – невозмутимо согласился я. – И она подарила мне двух чудесных детей. Знаешь, уже за одно это я буду всегда любить ее.

– Ты до сих пор ее любишь? – поинтересовалась Юлия.

Я покачал головой.

– Нет, – я покачал головой. – Все сложнее. Я хочу сказать, какое-то время так и было, но, мне кажется, дело просто в том, что… – я замялся, подыскивая подходящие слова – скажем так, попроще, чтобы милая кагэбэшница меня поняла. Вообще-то, если честно, я и сам толком не понимал, какие чувства испытываю к Герцогине. Я любил – и одновременно ненавидел ее… и что-то подсказывало мне, что так будет и дальше. В чем я был абсолютно уверен, так это в том, что избавиться от этого наваждения поможет только новая любовь, – …скорее, я любил само ощущение влюбленности… сознание того, что кого-то люблю. Нет, думаю, сейчас я уже больше не люблю ее. Слишком много ужасного произошло за это время. Слишком много боли мы причинили друг другу. – Я заглянул ей в глаза. – Ты понимаешь, что я хочу сказать?

– Da, – поспешно кивнула она. – Да, понимаю. Обычное дело. – Она отвернулась и какое-то время молчала, как будто погрузившись в собственные мысли. – Знаешь, я ведь тут уже целых девять лет, – Юлия ошеломленно покачала головой, словно сама этому не верила. – Представляешь? Уже намного лучше говорю по-английски, а вот друзей в Америке так и не завела. Все мои друзья остались в России.

Я понимающе кивнул… в сущности, я понимал гораздо больше, чем полагало КГБ. До этого дня мне доводилось встречать всего два типа русских. Одним в Америке нравилось абсолютно все, другие даже не пытались скрывать своего презрения ко всему американскому. Первые из кожи лезли вон, чтобы побыстрее ассимилироваться, – старательно перенимали наш образ жизни, зубрили язык, встречались с американцами, питались исключительно тем, что принято называть американской едой, и в конце концов становились полноправными гражданами Америки.

Вторые, как вы, наверное, догадались, делали все строго наоборот. Категорически не желали ассимилироваться. Зубами и когтями цеплялись за свой советский менталитет, словно голодная собака за свою кость. Они селились исключительно в районах, населенных русскими, они работали исключительно с русскими, общались только с русскими и решительно отказывались учить английский язык. И я сильно подозревал, что все это из-за того, что все они до сих пор испытывают ностальгию по славным временам Советской империи, когда мир восторженно следил за запуском первого русского спутника и полетом Юрия Гагарина… даже по пресловутому «железному занавесу» Хрущева. Для русских это были незабываемые времена – при одном упоминании Варшавского пакта, Берлинской стены или Карибского кризиса Запад кидало в дрожь.