— Эй, ребята, я, между прочим, тоже тут! — воскликнула я.

Соня увела Джил в другую комнату.

— Пошли закажем какой-нибудь еды в номер.

Дмитрий открыл другую дверь и посмотрел на меня. Я вздохнула, последовала за ним и села на постель, скрестив на груди руки. Номер выглядел в сто раз приятнее того, в котором мы останавливались в Западной Виргинии.

— А мы можем заказать сюда еду?

Он подвинул кресло и сел напротив меня, на расстоянии чуть больше полуметра.

— Нужно поговорить о том, что произошло с Виктором.

— Не о чем тут говорить, — уныло сказала я. Темные чувства, которые я с успехом загоняла вглубь во время поездки, внезапно снова овладели мной. Окутали меня, не давая дышать. Ощущение клаустрофобии было сильнее, чем тогда в камере. Чувство вины само по себе тюрьма. — Я и впрямь убийца, как все говорят. И не имеет значения, что это был Виктор. Я хладнокровно убила его.

— Вряд ли это было сделано хладнокровно.

— Именно так, черт побери! — К глазам подступили слезы. — Что планировалось сделать? Одолеть его и Роберта, чтобы освободить Джил. Одолеть. Виктор не угрожал мне. Ради бога, он же был старик!

— А по-моему, угрожал. — Как обычно, чем сильнее во мне разгоралась истерика, тем спокойнее вел себя Дмитрий. — Он прибег к магии.

Я покачала головой и уткнулась лицом в ладони.

— Он не собирался убивать меня и даже вряд ли мог долго удерживать. Нужно было просто подождать или выскочить оттуда. Черт, я и выскочила! Но вместо того чтобы просто схватить его, швырнула о бетонную стену! А ведь он был мне не ровня. Старик. Я убила старика. Да, может, он и был склонен к интригам, испорченный старик, но я не хотела его смерти. Я хотела, чтобы его снова посадили под замок, чтобы он провел остаток дней в тюрьме, среди преступников, но живой. Живой, Дмитрий!

Странно все-таки, что я так это ощущала, учитывая мою сильную ненависть к Виктору. Но я говорила правду: это был нечестный бой. Я действовала не раздумывая. Меня всегда учили защищать мороев и сражаться с монстрами. Понятие чести никогда не всплывало, но внезапно оно стало много значить для меня.

— Я поступила с ним бесчестно.

— По словам Сони, это не твоя вина. — От мягкого голоса Дмитрия мне почему-то стало еще хуже. Лучше бы он обругал меня, согласился с тем, что я виновата. Хотелось, чтобы он относился ко мне критически Это побочный эффект использования духа.

— Это было… — Я замолчала, вспоминая кровавый туман, застилавший мне глаза во время боя. — До этого я никогда на самом деле не понимала, что Лисса переживает в свои худшие мгновения. Я просто смотрела на Виктора… и видела все зло мира… зло, которое должна остановить. Он был плохим человеком, но такого не заслуживал. Я не оставила ему ни малейшего шанса.

«Честь, — вертелось у меня в голове. — Какая в этом честь?»

— Ты меня не слушаешь, Роза. Это не твоя вина. Магия духа невероятно сильна и нами еще почти не освоена. А его темная сторона… Ну, мы знаем, побочные эффекты могут быть страшны. И справиться с ними невозможно.

Я подняла на него взгляд.

— Мне следовало быть сильнее. — Все эти ужасные эмоции, которые я испытывала… ужасные мысли на фоне чувства вины… — Мне следовало быть сильнее. Я проявила слабость.

На этот раз Дмитрий заговорил не сразу.

— У тебя нет оснований считать себя непобедимой и неподвластной высшим силам, — сказал он наконец. — И никто от тебя этого не ожидает.

— Нет, есть основания! То, что я сделала… непростительно.

Он в изумлении распахнул глаза.

— Это… безумие, Роза. Нельзя казнить себя за то, над чем не имеешь власти.

— Да? Тогда почему ты все еще…

Я оборвала себя, хотя собиралась обвинить Дмитрия в том, что он-то продолжает казнить себя. Вот только… больше он этого не делал. Испытывал ли он чувство вины за то, что творил, когда был стригоем? Уверена, что да. Соня тоже признавалась в этом. Однако где-то в процессе нашего путешествия он снова обрел контроль над своей жизнью, понемножечку, шаг за шагом. Соня говорила мне об этом, но только сейчас я поняла по-настоящему.

— Когда? — спросила я. — Когда все изменилось? Когда ты понял, что можешь продолжать жить… даже со всем этим чувством вины?

— Точно не знаю. — Если вопрос и удивил его, он не подал вида. Его взгляд был прикован ко мне, но на самом деле он не смотрел на меня. Он обдумывал мой вопрос. — Понемногу, знаешь ли. Когда Лисса и Эйб заговорили со мной о том, чтобы вызволить тебя из тюрьмы, я согласился просто потому, что она попросила. Однако чем больше я думал об этом, тем острее ощущал, что в моем согласии было и что-то личное. Мысль о том, что ты заперта в камере, отрезана от мира, была невыносима. Это ведь несправедливо и неправильно. Никто не должен жить так. А потом до меня дошло, что именно это я и делаю — только по собственному выбору. Отрезаю себя от мира чувством вины и самобичевания. Мне подарен второй шанс жить, а я отказываюсь от него.

В голове у меня по-прежнему царила неразбериха, взрывоопасная смесь гнева и печали, но, внимая его исповеди, я почти отрешилась от своих переживаний. Услышать, как он изливает свое сердце… Это была редчайшая возможность!

— Я уже рассказывал тебе об этом. О том, что поставил перед собой цель — научиться ценить мелочи жизни. И чем дольше продолжалось наше путешествие, тем отчетливее становились воспоминания о том, кто я такой. Не просто боец. Сражаться легко. Имеет значение — за что мы сражаемся, и той ночью в проулке с Донованом… — Он содрогнулся. — Это был момент, когда я мог превратиться в человека, сражающегося просто ради бессмысленного убийства, — но ты помогла мне отойти от этой черты, Роза. Это был поворотный пункт. Ты спасла меня… как перед тем спасла Лисса. Я понял — чтобы избавиться от своего стригойского прошлого, я должен стать тем, кем они не являются. Должен принять то, что они отвергают: красоту, любовь, честь.

Я как бы раздвоилась. Одна «я» очень радовалась. Слышать, как он говорит все это… понимать, что он сражается со своими демонами и близок к победе… В общем, я чуть не расплакалась от счастья. Именно этого я так долго желала ему! Одновременно его слова напомнили мне о том, как низко пала я сама. Печаль и жалость к себе снова взяли надо мной верх.

— Тогда ты должен меня понимать, — с горечью произнесла я. — Ты только что сказал: честь, вот что имеет значение. Согласна. Но я потеряла свою. Потеряла на той парковке, где убила невинного человека.

— А я убивал их сотнями, — ответил он. — И гораздо менее невинных, чем Виктор Дашков.

— Но есть же разница! Ты ничего не мог с собой поделать, — опять взорвалась я. — Почему ты снова и снова твердишь одно и то же?

— Потому что ты не въезжаешь! Ты тоже ничего не могла с собой поделать! — Его терпение дало трещину. — Испытывай чувство вины. Печалься из-за того, что случилось. Но двигайся вперед. Не позволяй этим чувствам уничтожить себя. Прости себя.