и Intel. CPS-подход предполагает создание сетей машин, которые не только будут производить товары с меньшим количеством ошибок, но и смогут автономно изменять производственные шаблоны в соответствии с необходимостью.

Один из основных стимулов Четвертой промышленной революции – стремление конкурировать с аутсорсингом производства в развивающихся странах (особенно в Китае), которое легло в основу современной политики США при администрации Д. Трампа. Широкомасштабное внедрение CPS в Европе и США в принципе способно обратить вспять ситуацию с переносом производств в страны с относительно дешевой рабочей силой (но все более дорогой логистикой). Это позволит условному Западу сохранить экономическое лидерство в условиях возобновления экономического роста в «развивающихся» странах, которые в большей степени полагаются на «обычное» производство.

«Индустрию 4.0» можно рассматривать как производственную сторону ориентированного на потребителей «интернета вещей» (IoT[224]), где любые предметы быта, в которые можно вставить микрочип (от автомобилей до холодильников), будут подключены к интернету[225]. Связь между умными продуктами IoT и умными CPS, которые их производят (совместно они образуют т. н. «промышленный интернет»), будет означать, что вмешательство человека необходимо только для формирования заказа на товар или услугу (и то не всегда: система на основе предикативного анализа способна предугадать рутинные запросы). IoT запустит API-экономику, потребляющую миллионы приложений, цифровых контейнеров и микросервисов.

Максимизация преимуществ Четвертой промышленной революции требует унификации компьютерных платформ (развития PaaS[226]-подхода) и унификации языков общения устройств IoT, чтобы CPS если и не говорили на одном языке, то хотя бы могли понимать друг друга в режиме межмашинного взаимодействия M2M[227]. Однако такая развитая со-платформенность может стать опасной в условиях доминирования ограниченного набора PaaS, что продемонстрировало недавнее «отлучение» китайской компании Huawei от платформы Google/Android.

Вообще в настоящее время можно говорить о переизбытке технологий доступа[228] при наличии многочисленных разрозненных устройств и несогласованности задач, которые ставятся перед каждым из решений IoT[229].

Архитектурный каркас IoT, разработанный IEEE, требует совместимости всех компонентов IoT: устройств и контроллеров, сетей, периферийных и туманных вычислений, хранилищ данных, приложений и аналитики[230].

Крупные игроки объединяют усилия в рамках новых консорциумов, среди которых Industrial Internet Consortium (IIC)[231], Open Connectivity Foundation (OCF)[232], OpenFog Consortium (OFC)[233] и OPC Foundation[234].

Интеграция CPS посредством интернета также делает их довольно уязвимыми к кибератакам. С развитием «Индустрии 4.0» все больший спектр производственных процессов можно дестабилизировать удаленно, манипулируя протоколом производства или просто перегружая процесс посредством DDoS-атак. Недавние заявления американцев, что вредоносные программы уже внедрены в российской электросети[235], не оставляет сомнений в том, что критическая инфраструктура превращается в арену кибервойн. Закон № 187-ФЗ демонстрирует осознание наличия проблемы, но рецепты ее решения пока не слишком проработаны.

В этом отношении вложения в безопасность CPS мало отличаются от покупки различных типов страховок: нарушение безопасности теперь можно считать естественным ходом вещей, поскольку безопасность уже не может быть безупречной без полного отключения от сети, возможность которого даже не рассматривается. Вместо этого владельцам CPS необходимо оценивать риски, чтобы определять, какой уровень риска допустить для каждой системы и каждого бизнес-процесса.

Проблема особенно актуальна для финансовых рынков, где превращение банков и других финансовых институтов в «киберкрепости» в отсутствие доверенной среды[236] передачи финансовой информации может быть относительно недорого нивелировано DDoS-атаками с использованием в качестве ботов домашней электроники, имеющей выход в интернет (IP-камер, smart-телевизоров и т. п.).

А «умный холодильник», имеющий возможность совершать автоматизированные заказы и соответственно порождать финансовые транзакции для их оплаты, может в случае взлома нанести непоправимый ущерб финансовому состоянию своего «хозяина», например сформировав и оплатив несанкционированный заказ быстропортящихся деликатесов. Границы юридической ответственности разработчиков, поставщиков и пользователей вышеописанных платформ пока остаются достаточно размытыми.

Постоянный контроль индивидуума со стороны многочисленных электронных устройств позволяет сформировать и отслеживать его цифровой профиль (или цифровой аватар личности), что облегчает не только маркетинговые акции, но и его идентификацию и контроль финансовых операций на основе анализа его индивидуальных поведенческих реакций и предпочтений. Одновременно возникают риски кражи, подмены этого цифрового профиля или вообще создания весьма достоверно выглядящих фейковых виртуальных персон.

На этом фоне самое существенное воздействие на финансовые рынки могут оказать следующие тренды:

– переход на арендную модель жизни: кредитный (социальный) рейтинг человека становится его судьбой;

– становление Homo Connected[237], окруженного IoE и цифровыми помощниками, которому необходим постоянный доступ к сетям связи со всех возможных устройств;

– ликвидация частной жизни в силу экспоненциального роста регистрирующих устройств: приватность – удел богатых, которые могут себе позволить дорогостоящую техническую защиту и (или) «редактирование» систем хранения;

– угроза кражи цифровой личности или создания достаточно убедительной фейковой: электронная тень обретает самостоятельность;

– утрата понимания, «как это работает», и контроля за нейросетями и искусственным интеллектом (Artificial intelligence, AI[238]). Миром управляют платформы, алгоритмы и BigTech;

– цифровой феодализм: экосистемы развивают несовместимость, а государственный суверенитет (как и государственные границы) распространяется на цифровые платформы;

– точка бифуркации в соревновании RegTech vs SupTech: RegTech становится все изощреннее, реальный надзор и регулирование смогут обеспечить только не менее изощренные SupTech.

11.2. Переход на арендную модель жизни

А какой смысл покупать машину, чтобы разъезжать по асфальту? Там, где асфальт, ничего интересного, а где интересно, там нет асфальта.

Аркадий и Борис Стругацкие, классики современной научной социальной фантастики

В современном мире в первую очередь меняется сама скорость изменений: «Если мысленно представить все время существования человечества как одни сутки, то окажется, что земледелие было изобретено в 23 часа 56 минут, цивилизации появились в 23 часа 57 минут, а современные общества – в 23 часа 59 минут 30 секунд. Однако за эти тридцать секунд произошло, возможно, столько же изменений, сколько за весь “день человечества”»[239]. Цифровой мир открывает инновационным продуктам и услугам возможность быстро достичь целевой аудитории. В августе 2015 г. венчурный предприниматель и владелица Cowboy Ventures Айлин Ли (Aileen Lee) в своем эссе назвала «единорогами» (unicorns) стартап-компании, капитализация которых превысила $1 млрд за пять лет. Lending Club потребовалось семь лет, чтобы его капитализация превысила $1 млрд, Stripe – только три года, OnDeck – всего один год! Для сравнения: стандартной компании из списка Fortune 500, чтобы выйти на капитализацию в $1 млрд, нужно было потратить порядка 20 лет.

В условиях Liquid Modernity[240] финансовым организациям «приходится бежать со всех ног, чтобы только остаться на том же месте, а чтобы попасть в другое место, нужно бежать вдвое быстрее»[241]. Бесшовная цифровизация финансовой сферы становится не модой, а условием выживания. Быстрые изменения приводят к резким и малопредсказуемым колебаниям стоимости почти любых материальных активов (примеры: «пузыри» на финансовых рынках, высокая волатильность цен на недвижимость, нефть, золото и т. п.). С другой