Карета опять дёрнулась с места и так же резко остановилась. Дверь отперли и распахнули настежь, впустив неожиданно струю ночной свежести. Голос тюремщика из-за двери прокричал:

— Выходите!

Артур и четверо других арестованных встали в своих узких отгороженных клетках и вышли из кареты. Путешествие из Тайнкасла в Бентон было долгим и мучительным, но, наконец, оно окончено, и они — во дворе тюрьмы. Ночь была грозовая, небо закрыто тучами, дождь лил как из ведра, в углублениях асфальта образовались лужи. Артур торопливо огляделся кругом: высокие серые стены с зубцами и остроконечными башенками, ряды дверей с железными засовами, тюремные сторожа в блестящих клеёнчатых плащах, тишина и расплывчатый мрак, смягчаемый только слабым пятном жёлтого света над аркой. Пятеро вновь прибывших узников стояли под дождём, пока один из надзирателей не прокричал команду, и их ввели через другую дверь в выбеленную извёсткой комнату, белизна которой ослепляла глаза после мрака, царившего снаружи. В этой пустой и светлой комнате сидел за столом полицейский чиновник, а перед ним лежала груда бумаг и регистрационный журнал. Это был пожилой человек с глянцевитой лысиной во всю голову.

Привёзший узников тюремный надзиратель подошёл к чиновнику и заговорил с ним. Пока они разговаривали, Артур рассмотрел тех четверых, которых привезли с ним в одной карете. Двое из них были невзрачные маленькие люди с чёрными платками на шее и длинными лицами квакеров, до странности похожие друг на друга и, очевидно, родные братья. Третий, в золотом пенсне, походил на потрёпанного клерка. Подбородок его обличал слабого и павшего духом человека, и, подобно описанным уже двум братьям, он, видимо, был безобиден и угнетён. Четвёртый был рослый, небритый, грязный субъект; он единственный из всех не казался ни удивлённым, ни расстроенным тем, что находился здесь.

Полицейский чиновник у стола прекратил разговор с надзирателем. Он взял в руки перо и позвал:

— Подойдите и встаньте в ряд вот тут!

Это был «приёмщик» Бентонской тюрьмы. Он начал механически читать вслух подробный приговор относительно каждого из вновь прибывших и вносить в журнал, куда записывал, кроме того, имя, вероисповедание, занятие каждого и сумму привезённых им с собой денег.

Первым он записал грязно одетого мужчину, у которого не было с собой никаких денег, ни единого медного фартинга. Он привлекался к суду за нападение и изнасилование, занятий не имел никаких и был приговорён к трём годам каторжных работ. Фамилия его была Хикс. Следующим на очереди был Артур. У Артура было с собой четыре фунта шесть шиллингов десять с половиной пенсов. Сосчитав деньги Артура, полицейский чиновник сказал саркастическим тоном, словно обращаясь к кучке серебра, аккуратно сложенной на бумажках:

— Этот «Касберт»[22]— состоятельный малый.

Вслед за Артуром были записаны оба брата и потрёпанный клерк. Все трое оказались принципиальными противниками военной службы, возражавшими против неё по моральным мотивам, и чиновник тихо пробурчал какое-то злобное замечание, сетуя на то, что приходится иметь дело с такими скотами.

Покончив с регистрацией, он встал и отпер внутреннюю дверь. Молча и повелительно указал пальцем на дверь, и арестанты гуськом прошли в длинное помещение с рядом узких камер по обе стороны. Полицейский скомандовал:

— Раздеться!

Они разделись. Братья-квакеры были смущены необходимостью раздеваться в присутствии других. Они медленно и боязливо снимали с себя одежду и, раньше чем остаться совсем нагишом, стояли некоторое время в кальсонах, стыдливо дрожа. Хиксу это, вероятно, показалось смешным. Раздевшись сразу догола, он обнажил громадное, грязное, волосатое тело, местами покрытое красными прыщами. Он стоял, широко расставив ноги, и, ухмыляясь, сделал непристойный жест, относившийся к квакерам.

— Эй, девочки, — сказал он, — давайте вместе ловить креветок.

— Замолчите, вы! — прикрикнул чиновник.

— Слушаю, сэр, — подобострастно ответил Хикс. Он подошёл и встал на весы.

Всех их взвесили и измерили. Когда это было проделано, Хикс, который, очевидно, хорошо здесь ориентировался, пошёл впереди всех бетонным коридором в ванную. Ванна, и сама по себе грязная, была до половины наполнена грязной тепловатой водой с налётом пены на поверхности.

Артур посмотрел на Хикса, уже обмывавшего своё прыщавое тело в грязной ванне. Затем повернулся к приёмщику и спросил вполголоса:

— И мне непременно нужно влезть в эту самую ванну?

Полицейский чиновник был человек не лишённый юмора. Он ответил:

— Да, миленький. — Потом добавил: — И без разговоров! — Артур влез в ванну.

После омовения в грязной ванне им выдали арестантское платье. Артур получил жёлтую фланелевую рубашку, туфли без задков, пару носков и очень узкий костюм хаки, проштемпелёванный во всех направлениях широкими чёрными полосами. Брюки едва доходили ему до колен. Остановив глаза на тесной и короткой куртке, он вяло подумал: «В конце концов я всё же оказался в хаки».

Через одну из внутренних дверей вошёл доктор, краснолицый толстяк с множеством золотых пломб в передних зубах. Доктор вошёл торопливо, его стетоскоп уже болтался наготове на шнурке, надетом за уши, и он сразу пустил его в ход. Он осмотрел каждого быстро и небрежно, стоя на некотором расстоянии от них, бесстрастный как машина. Артуру он велел сказать «девяносто девять», мимоходом выстукал его в нескольких местах и спросил, не болел ли он венерическими болезнями. Затем перешёл к другому. Артур не осуждал этого врача за его торопливость. Он подумал: «На его месте я тоже, вероятно, торопился бы». Артур старался быть справедливым. Он давал себе клятву сохранить душевное равновесие. Это был единственный исход: спокойно принимать неизбежное. Прошедшей ночью он все это тщательно продумал. И понимал, что иначе легко можно сойти с ума.

По окончании медицинского осмотра лысый чиновник ушёл вместе с доктором, передав арестантов новому надзирателю, который вошёл молча и теперь, все так же молча, разглядывал их. Этот был низенький и тучный, с большой головой на короткой шее и отталкивающими манерами. Губы у него были очень тонкие, верхняя — короткая, вздёрнутая, а большая уродливая голова всегда вытянута вперёд, словно он следил за кем-нибудь. Звали его Коллинс.

После молчаливого осмотра надзиратель Коллинс не спеша указал каждому его номер и номер его камеры. Артур превратился в «номер 115», а камера у него была № 273. Затем Коллинс отпер тяжёлые железные ворота. И сказал:

— Ну, выходите. Веселее!

Они вышли и под безучастным оком надзирателя Коллинса зашагали рядом к главному корпусу тюрьмы.

Тюрьма своим устройством напоминала колодец, громадный, глубокий, отражающий все звуки колодец, окружённый камерами, галереями камер, расположенных в несколько ярусов и достигавших значительной высоты. Каждая галерея была огорожена массивными железными перилами, так что общий вид всех галерей спереди напоминал огромную клетку. Запах дезинфекционных средств не заглушал сырого, могильного запаха тюрьмы. Почуяв его, Артур содрогнулся.