Ты что, через заворот кишок решил самоубийством жизнь покончить, что ли?

В о в а. Почему?.. Я могу, как индийский йог, вообще не есть и могу съесть еще столько.

Б а б у л я. Нет уж, хватит. Ой, я забыла, сколько ты у меня сегодня потянул…

В о в а. Семьдесят два килограмма.

Б а б у л я. Давай проверим. Ну-ка, встань на весы еще разок… (Поднимает его из-за стола, ведет к весам, взвешивает.) Что-о-о? Семьдесят один? До завтрака семьдесят два, а после завтрака семьдесят один? Продолжаешь худеть, несмотря на оладушки?! Что-о-о! Семьдесят пятьсот?! Ровно семьдесят?! Теряешь в весе здесь же, на весах!.. (С возрастающей тревогой смотрит на него.) Вова… Вовочка… Волдырик!.. (Умолкает, не находя слов.)

В о в а (после паузы). Я… Я пойду, бабуля, да?..

Б а б у л я (со вздохом, похожим на всхлип). Иди, милый…

В о в а. А куда я пойду — в булочную, в молочную?..

Б а б у л я (трагически всплескивает руками). Тебе же в институт, на лекции!

В о в а. А-а, да-да… (Направляется к выходу.)

Б а б у л я. А учебники? А тетради? Вова!..

В о в а. А-а, да-да… (Возвращается, берет со стола свой портфель, уходит.)

Б а б у л я (смотрит ему вслед). Боже мой! Что же это?! (Бросается к телефону, звонит.) Сеня!.. Да, я… Сейчас же, сию же минуту ко мне!..

Свет гаснет.

КАРТИНА ШЕСТАЯ

Уголок площади Пушкина. Скамья. Входит  Г а л к а. Останавливается у скамьи, смотрит по сторонам, недовольно передергивает плечами, уходит. Входит  В о в а, садится на скамью, сосредоточенно думает о чем-то.

Входит  Г а л к а.

Г а л к а (будто удивленно произносит). Гм!..

В о в а (вскакивает со скамьи). Галка! Наконец-то!..

Г а л к а. Галина…

В о в а. Что?

Г а л к а. Галина, а не Галка… Галина Николаевна…

В о в а (машет рукой). Ладно… Наконец-то ты пришла сюда, к нашей скамье.

Г а л к а. Ты ошибаешься, я и не думала приходить… Я оказалась здесь совершенно случайно, мимоходом. Мне дальше! (Делает движение, будто хочет уйти.)

В о в а (встревоженно). Галка!..

Г а л к а. Га-ли-на Ни-ко-ла-ев-на!..

В о в а (снова машет рукой). Почему ни дома, ни в поликлинике ты не подходишь к телефону? Почему, когда бы я ни позвонил, мне отвечают, что ты занята и подойти не можешь? Ты что, не хочешь со мной разговаривать?!

Г а л к а (пожимает плечами). Гм… Я действительно в эти дни очень занята.

В о в а. Чем?

Г а л к а. Я… собираюсь в дорогу.

В о в а. В какую дорогу?

Г а л к а (вспыхивает). Ты в первый раз об этом слышишь?!

В о в а. Нечего тебе собираться. Ты никуда не поедешь.

Г а л к а (с иронией и даже с издевкой). Ты мне не разрешаешь? Вы мне не разрешаете, Владимир Константинович?!

В о в а (машет рукой). Я же сказал, и ты согласилась: мы поженимся, и ты будешь жить у нас… у нас с бабулей.

Г а л к а. Ну знаешь!.. После того, что произошло…

В о в а. А что, собственно, произошло? Я до сих пор толком ничего не знаю.

Г а л к а. После того, как твоя глупая и злая бабуля…

В о в а. Как? Как ты сказала? Какая?!

Г а л к а. Глупая и злая.

В о в а (с негодованием). Не смей так про нее!

Г а л к а (упрямо). Глупая и злая!

В о в а (яростно). Не смей! Ты же ее не знаешь!

Г а л к а. Знаю: притвора и врунья…

В о в а. Я сказал: не смей!.. (Замахивается на нее, готовый ударить.)

Г а л к а. Что-о-о?!

Вова, в ужасе от того, что чуть было не сделал, молчит. Галка так же молча смотрит на него, затем бросается бежать. Вова опускается на скамью, закрывает лицо руками.

(Возвращается.) Я, конечно, дура, идиотка, кретинка, и ты меня правильно… так мне и надо было бы… Но после этого теперь уже действительно… (Вынимает из чемоданчика и кладет на скамью рядом с Вовой пачку конвертов.) Вот здесь все — и твои письма и фотографии: из пионерских лагерей, из туристских походов, с комсомольских строек на целине… И ты мне, пожалуйста, верни мои, перешли почтой… (Уходит.)

Свет гаснет.

КАРТИНА СЕДЬМАЯ

Квартира Васильевых. На сцене  С е м и н  и  Б а б у л я.

С е м и н. Ну дальше…

Б а б у л я. Что — ну? Куда дальше? Ребенок не спит по ночам…

С е м и н. Какой ребенок?

Б а б у л я. Ну парень, как ты говоришь, парень! Не спит по ночам. Даже не раздевается с вечера! Отказывается от еды, а если и не отказывается, она не идет ему на пользу; он худеет, теряет в весе, тает на глазах, как… как сухой лед! Он переживает, мучается, страдает!

С е м и н. Но, Машенька, ты же сама хотела…

Б а б у л я. Чего?.. Чего я хотела?.. Чтобы мой внук страдал? Семен! Говори, да не заговаривайся! Я всегда хотела и делала все для того, чтобы ему было хорошо, чтобы он был счастлив! Я всегда этого хотела и все для этого делала и как бабка, и как бывшая буденовка, и как активистка-общественница!..

С е м и н. Да он и будет счастлив, твой внук Вова! Это же пройдет, Машенька. Подумаешь, горе — с какой-то там девчонкой, с какой-то там фифой в разные стороны его развели! Через недельку-другую он о ней даже не вспомнит. У него их, таких, наверное, с десяток, если не больше. Небось и Муся, и Люся, и Рита, и Света…

Б а б у л я (протестующе). Неправда! Мой Вова не такой, я его не так воспитала. Он не… девчоночник. На этот счет я абсолютно спокойна: еще со школы, с четвертого класса «В»…

С е м и н. Что?

Б а б у л я. Ничего… Мой Вова не такой, как ты про него думаешь. Он не станет заводить себе целый десяток, а если заведет, так одну и с самыми серьезными намерениями.

С е м и н. Ну…

Б а б у л я. Что — ну? Вот тебе и ну!

С е м и н. К чему ты мне все это?

Б а б у л я. К чему?.. А я еще сама не знаю!.. (Прислушивается.) Стой! Лифт на нашем этаже… Неужели Вова? С чего бы так рано?!

Входит  В о в а.

В о в а. Здравствуйте… Иван Иванович…

С е м и н. Здравствуйте, молодой человек, но… Семен Семенович, а не Иван Иванович.

В о в а (машет рукой). Все равно…

Б а б у л я (с прежней тревогой смотрит на Вову). Вовочка! Что с тобой? Откуда ты? Уже из института?

В о в а. Ничего, бабуля, со мной ничего… И в институте я не был.

Б а б у л я. Как — не был?

В о в а. Так…

Б а б у л я. Как — так?!

В о в а. Ну так… не дошел. Да ты не волнуйся, пожалуйста, я ничего такого не пропустил, а если и пропустил — нагоню. Вот сяду сейчас за учебники и не встану, пока не прочту и не законспектирую все, что надо. Не отвлекаясь, не подходя ни к радиоприемнику, ни к телевизору, ни к телефону. Буду читать, конспектировать, чертить. Днем и ночью, днем и ночью…

Б а б у л я (с неутихающей тревогой). Как это — не отвлекаясь, не подходя? А если тебе позвонят по какому-нибудь важному делу, если позвонят из комсомольского бюро?

В о в а. Ну в этом случае, конечно… Ты мне скажешь, и я подойду. Комсомольская и другая