смыслы, которые ускользают от производителей информации. Я вовсе не противопоставляю одних другим, но невозможно понять мотивы поведения народа и его отдельных представителей без понимания фундаментальных духовных, культурных ценностей, которые вырабатывались веками, а то и тысячелетиями.

Нужно время, чтобы понять не только сходство, но и различия. Разная история, разный опыт, разный национальный генетический код. Разное пространство бытия, наконец. Японцы, привыкшие жить скученно, тесно, особенно ценят обособленность своего индивидуального пространства. Они не любят панибратства и ненужной близости, сторонятся физических прикосновений малознакомых людей. Каждый жест в японской культуре имеет особое значение, близкое к ритуалу. Иностранец может легко перепутать, не понять символику жестов. Да и слов тоже. Японцы не любят обижать собеседника прямым отказом – чтобы не использовать слово «нет», вместо ответа они станут говорить с тобой о совсем посторонних вещах, хотя бы о погоде.

Именно поэтому так важно, обрадовавшись сходству, научиться уважать различия. И если Щелкунчики всех времен и народов похожи друг на друга, то Мышиные короли у всех разные.

Декабрь 2015

Как в кино

«Фильм должен начинаться с землетрясения, а потом напряжение должно возрастать» – эти слова, которые приписывают режиссеру триллеров Альфреду Хичкоку, сегодня определяют повседневную действительность.

Когда 11 сентября 2001 года я увидел, как рушатся башни-близнецы в Нью-Йорке, то сначала подумал, что американские телевизионщики повторяют знаменитый трюк великого режиссера Орсона Уэллса шестидесятилетней давности. Как известно, он вместе с актерами Театра Меркури сделал для радио постановку «Войны миров» Герберта Уэллса в октябре 1938 года так достоверно, что более миллиона слушателей поверили, будто инопланетяне действительно приземлились в Нью-Джерси и спровоцировали волнения в радиусе ста километров вокруг Нью-Йорка. Увы, сентябрьские события 2001 года не были телепостановкой. Хотя операторы снимали их так, будто кто-то сочинил первоклассный сценарий и была сделана мастерская раскадровка, расписанная для множества камер. И до сих пор меня не покидает ощущение, что те мерзавцы, что готовили этот многоходовой теракт, насмотрелись голливудского кино. Так же как и бандиты, что захватывали зрителей мюзикла «Норд-Ост» и принесли смерть детям и учителям в школу осетинского Беслана.

То ли трагедии реальной действительности пробуждают мрачные фантазии кинематографистов, то ли кинематографические эффекты подсказывают стилистику проведения террористических актов, – поди разбери. «Искусство – прихлебатель жизни», – уверял великий Гёте. Но сегодня не так просто поверить в безусловную правоту гения. Кажется, что и последние трагедии – взрыв российского самолета над Синаем, когда погибли 224 человека, равно как и кровавый день террора в Париже, унесший жизни сотен людей, расстрел российского военного самолета турецкой ракетой – сочинены по какому-то чудовищному сценарию фильма ужасов. Увы, в нынешней жизни мы научились различать жанровые различия: фильм-катастрофа обычно заканчивается спасением героев, фильм ужасов несет гибель практически всем персонажам. Некогда выдающийся философ Теодор Адорно поставил под сомнение саму возможность сочинять стихи после пылающих печей Освенцима. Но и философам свойственно ошибаться. Уверен, что уже сейчас талантливые сценаристы по заказу продвинутых продюсеров разрабатывают синопсисы будущих кинолент, рассказывающих о событиях, подобных тем, что случились в Париже или в небе над Синаем. Они торопятся успеть за жизнью, хотя уже сами сформировали некие общие модели поведения в катастрофических ситуациях. Как и сами эти ситуации. Сценаристы хотят уподобиться не только политикам, от которых зависит внешняя оболочка бытия, но и самому Создателю. И им кажется, что они могут предугадать не только случившееся, но и то, что еще только может произойти.

Но жизнь торопится куда-то со страшной скоростью, пестрая и непонятная, завораживающая этой пестротой и непонятностью, словно в детском калейдоскопе. Искусство стремится поспеть за этой меняющейся реальностью, но, похоже, не догоняет.

Вспоминаю, с какой скоростью играют некоторые молодые музыканты, – стараются кого-то догнать. То ли ускользающие смыслы, то ли каких-то других виртуозов. Знаю, что совершаю чудовищную подмену, замешивая воедино жизнь и искусство, они существуют в разных измерениях. Но зачем же они пустились наперегонки? Искусство старается выиграть это соревнование, но у него есть самые простые ограничения. В конечном счете продолжительность фильма определяется выносливостью мочевого пузыря обычного зрителя – это прозаическое соображение, принадлежащее уже упомянутому Хичкоку, демонстрирует житейское здравомыслие. У жизни нет подобных ограничений, ее ускоряющаяся длительность ведет не к писсуару, но к небытию. А с этим не дано справиться никому, даже тем безумцам, что пытаются уверить нас, будто можно жить вечно.

Футурологи пугают, что уже к 2030 году мы перестанем различать виртуальную и подлинную реальность. Вернее, в психофизиологическую реальность вторгнутся всевозможные искусственные заменители, способные провоцировать различные чувства – от гнева до удовлетворения. И что сопротивляться этому будет практически невозможно. Кино создаст иллюзию подлинного бытия, иллюзию, в которой нас удовлетворят искусственные образы, которые вытеснят живую органическую жизнь не только из нашего сознания, но и из нашего плотского бытия. Но стоит помнить, что мы сами, вернее кто-то из нас, будем создавать эти психоделические сценарии. Кто-то захочет быть творцом этого искусственного киномира. Проблема лишь в том, где границы допустимого вмешательства в нашу жизнь и кто получит право определять эти границы. И с какой целью.

Только надо помнить, что в человеке, кроме стремления к комфорту, а потому и к конформизму, живет неистребимое чувство собственного достоинства и стремление жить по совести. При всей его социальной пластичности он представляет собой природный феномен, плохо поддающийся искусственной переплавке. Амбициозные усилия по созданию нового человека приводили к катастрофе государства и социальной системы, в том числе и в нашем родном Отечестве. Сопротивление этого материала – человека – не изучают на лекциях по сопромату, а потому делают непростительные ошибки. Бытие диктует свой сценарий, далеко не всегда совпадающий с замыслом практикующих продюсеров жизни.

Декабрь 2015

Рифмы и рифы истории

Все чаще вспоминаю финал одного из фильмов с Нино Манфреди середины семидесятых годов прошлого века – его герой решил вернуться в Италию после нескольких лет жизни в качестве нелегального мигранта в Швейцарии.

Он входил в вагон поезда, где сидели его соотечественники, попивая вино, вычесывая насекомых из одежды, выпуская струи дыма дешевых сигарет, нарезая чесночную колбасу и кольца лука, – мучительная симфония запахов словно врывалась в зрительный зал, настолько выразительно герой Манфреди реагировал на все происходящее вокруг него. И принимал неизбежное решение: не доезжая до итальянско-швейцарской границы, спрыгивал с поезда и возвращался в чуждый мир германоязычной культуры, который оказывался ближе того, в котором он родился и вырос. И никакие унижения жизни среди белокурых валькирий не могли сравниться с убогой и вульгарной нищетой его земляков.

Нино Манфреди, последний герой блестящей